Где ты, маленький "Птиль"
Шрифт:
— Да, четыре и очень давно. И все, конечно, выигрывало правительство. А у вас?
— Две. Потом Земля отказалась от войн навсегда.
— Ас другими планетами вы воевали?
— Латор, — папа засмеялся. — Ваша планета первая, где появились люди, мы. Люди на Земле никогда даже не сталкивались с иной цивилизацией, а сейчас не знают, что мы здесь, и может быть, мы никогда не вернемся, и я никогда не увижу свою жену, а Митя — маму. И никто никогда не узнает, куда мы исчезли.
— О, —
— Да, не хотела бы.
— Но… почему вы можете не вернуться… домой?
— Мне кажется — это Горгонерр. Из-за него.
— Понятно. Хотя Карпий привез вас в гости.
— Нет, нас он захватил. Скорее всего, мы просто пленники.
— Но почему?
— Я сам ломаю голову — почему, а вернее, как избежать плена. Знаете, поговорим об этом после — голова пухнет.
— Вы не против увидеться со мной еще раз?!
— Конечно! И с вами, и с вашей семьей, — но как?
— Если только вы зайдете ко мне тайком. Спросите, где живет Латор. Спрашивайте тихо и только у геллов.
— Пора прощаться, — папа вздохнул. — Извините меня: должны появиться Пилли и Орик.
— О, Орик, — сказал Латор. — Это достойный политор. Ну, я полетел! — Он опять очень легко поднялся, и мы проводили его на лифте наверх. При всем моем знании способностей Латора, я с ужасом ждал, как он прыгнет с этой дикой высоты. Мы стояли высоко над землей на темном балконе, мы видели только силуэт Латора.
— Долгой жизни! — сказал он, садясь на край высоких перил, и чуть тише добавил: — Передайте поклон Орику. — И тут же скользнул в полутьму, но не вниз, а вперед и вверх, как бы скользнул в небо. Несколько мощных взмахов крыльев — и его не стало.
Папа обнял меня за плечи.
— Это сон, Митяй, да? — сказал он.
— Сон, — сказал я. — Это не сон, пап. Если бы это был сон.
13
— Ей сорок лет, — сказал я папе.
— Кому? Пилли?! Этой… этой девушке — сорок?
— Да, они живут до двухсот, — сказал я. — Как боги.
Тут-то она и позвонила, причем сигнал шел сразу на три аппарата: на основной, домашний, и два маленьких коммуникатора, которые оставил нам Орик.
— Говорит уль Дмитрий, — важно сказал я.
— Это Пилли. Митя! Удобно мне подняться к вам?
— Пулей! — сказал я. — В темпе.
— Что?
— Как можно быстрее. Мы ждем вас.
Через минуту она была с нами. В другом уже платье, не цветастом в обтяжку, а более скромном, однотонном, с рукавами, как крылья у геллов. Боже, какая у нее была улыбка! Это еще нужно было себя уговаривать, что она — физик.
— Я поняла, почему должна подняться мигом, — сказала она. — Вы, конечно, голодны?
Папа пошел на провокацию:
— Как бедные моро, Пилли.
— Да,
— А почему они голодны?
— Все зависит от того, хороша ли охота. А она несколько ограничена правительством. Простите. Ужин! — Она исчезла и быстро вернулась. — Не умирайте!
— Ваши рукава, как крылья у геллов, — сказал я. Она внимательно посмотрела на меня, изучающе:
— Вы были в городе? В подземном Тарнфиле? А?
— Да нет, — сказал папа. — Просто мы сели в нашу машину и покатались над Тарнфилом. Ну и покалякали с геллами.
— Я вам не верю, — ехидно, но очень мило произнесла Пилли.
— И правильно делаете, — сказал папа.
— Вот уж не думала, что земляне такие врунишки, — сказала Пилли. — Как вам геллы? Или гелл? Или гелла?
— Как? — сказал папа. — Это просто в голове не укладывается — вот как. На Земле этого нет. Мы с такой же завистью смотрим на птиц на Земле, как вы, бескрылые политоры, — на геллов. Теперь-то я понимаю, почему вы отказались от колесного транспорта, а все летаете, хоть и в метре от земли: глядите, мол, геллы, мы тоже не лыком шиты. Летаем!
— Не ехидничайте, — сказала Пилли.
— Здесь, знаете ли, не до ехидства, — сказал папа, глядя на Пилли, и она сразу же очень серьезно поглядела на него.
— Да, вы правы, — сказала она. — Но их судьба вроде в надежных руках, и те, кому хотелось бы до этих рук дотянуться…
— И ударить по ним… — сказал папа, — и освободить…
— Вряд ли сумеют дотянуться, — продолжила Пилли грустно, поняв, что каким-то образом мы уже успели узнать о наличии поля для геллов.
— Вероятно, и планирование, как политорское увлечение, — тоже вид неполноценности, желание не отстать от геллов.
— Возможно, — сказала Пилли. — Хотя это приятно само по себе. У меня высший разряд — я знаю, что говорю.
— Геллы умны, — сказал папа. — Я уверен, не стань они геллами-изгоями, а политорами-геллами, они бы благородно «не ощущали» своего превосходства.
— Ну да. А политоры еще больше страдали бы комплексами.
— Похоже, — сказал папа.
— К вашему сведению, — снова мило ехидничая, сказала Пилли, — очень многие политоры с радостью смирились бы с этой разницей и даже… — Понимаю, — сказал папа. — Но на них есть Горгонерр.
— Не мучайте меня, — сказала Пилли, устало опуская ресницы. — Это тяжелая тема. У полноценного разума отняли больше половины эмоций.
— Вам нравятся моро? — спросил папа.
— Нравятся. И очень. Очень. — Кстати, земляне и моро ближе друг другу: наш предок — обезьяна, а вы, Пилли, — птица, хоть и не гелла.
— Ах, вы об этом, — Пилли улыбнулась. — Да какое это имеет значение, если я — птица и вы — некая обезьяна легко общаемся с помощью этой вот штучки. Да и обезьян мы не видели, только слово слышали.