Где ты, маленький "Птиль"

Вольф Сергей Евгеньевич

— Ура! Ура! Ой, надо же!

— Так что ждите наших сигналов. А через эту станцию мы можем обдумать и нашу новую встречу в будущем.

— Здорово! А вам нравится девочка Оли, которую вы спасли?

— Нравится. Она очень красивая!.. Вообще, все политоры и геллы очень красивые.

— Вы сказали: политоры и геллы. Геллы — тоже политоры.

— Но они умеют летать, они особый вид политоров.

— А у вас-то есть на Земле криспы? Вернее, в воде.

— Есть. Но я их никогда не видел. Только в кино.

— И все равно не испугались?

— Да, испугался я. Все вышло как-то само.

— А когда вы закончите ваш технициум, вы сразу

женитесь?

— Ну как это сразу вот так?! Не думаю.

— А почему?

— Я женюсь на девочке, если сильно ее полюблю.

— А если она очень-очень богатая?

— Но ведь не полюблю же я ее из-за богатства, верно?

— А у нас по-всякому бывает. Сколько угодно.

— И у нас тоже, — сказал я.

— Значит, вы очень хороший?

— Со стороны виднее. Не думаю. Я, например, обжора, и однажды съел десять пирожных — это такие сладкие длинные и круглые штучки. Чуть не умер!

Чтобы специально услышать детский политорский хохот, я на пару секунд оторвал от себя присоску плеера.

— А еще ваш папа может вам запретить жениться так быстро, да? И мама.

— Запросто, — сказал я. — Папа у меня строгий, отшлепает по попе — и все дела. — И я показал, как это выглядит. Опять хохот, и среди него:

— А нас родители не бьют. Когда наказывают, запирают на целый день в комнату, совершенно темную. (Горгонерр напрягся.)

Разумеется, вопросов и ответов было куда больше. О Сириусе — тоже. Одна девчушка-гелла никак не могла понять, что такое «корова» и как можно с ней управляться. Никто не мог понять, зачем корову доить руками или даже механическим способом, что она, дура, что ли, что не может отдать молоко сама. Кое-как я понял, что в лесах Политории водится нечто вроде коровы, да еще с длинным острым рогом над носом. «Буйвол» этот свиреп и опасен, и окажись он под водой, то еще неясно, кто бы кого победил: криспа этого хурпу или хурпу ее.

Я ничего уже не слышал, кроме шума в зале, и тут же мне в голову буквально ввинтилась некая мысль о Латоре и об Ир-фа…

4

Думая, что я плохо слышу с балкона, Пилли сказала:

— Не знаю, как совпадают наши виды генетически, и если бы вы не были полны (в этом я уверена) любви к Митиной маме, я бы согласилась стать вашей женой, уль Владимир. Что-то в вас, землянах, есть… такое…

— Вы чудо, Пилли, — смущенно сказал папа. — Так приятно слышать ваш голос.

— Не мой, а ваш, человеческий, — сказала ядовитая Пилли.

— Я бы полюбил и выучил и ваше чириканье, но у меня ощущение, что вы все равно должны стать женой Орика…

— Но, — сказала Пилли, — вы сместили акцент в моей мысли…

— Простите, — сказал папа. — Тема сильнее логики. Меняем ее. Они замолчали, а тут и я появился. А через час — и Орик. — То, что я узнал от Горгонерра, я расскажу по дороге, — сказал он. — Пошли смотреть подземный Тарнфил.

…Лестницы в подземный Тарнфил были каменными и широкими, когда лестница скрывалась под землей, она вскоре переходила в широкую, достаточно длинную, а потому не с очень большим углом наклона ленту-эскалатор, чуть приподнятую относительно краев тоннеля, те же дополнительно были специально заглублены: дождь стекал по ступенькам лестницы, а после, искусственным барьерчиком разделяясь на два крайних рукава тоннеля, вода текла по каналам «вниз»; сама «проезжая часть» была наклонена, и вода протекала весь город до центра,

до слива вниз, смывая таким образом грязь с «проезжей части», а грязь с тротуаров «сметалась» в канальчики воздушным потоком, идущим из узких щелей в фундаментах домов. Сами дома, разумеется, стояли прямо, не наклонно, их фундаменты к центру постепенно становились все выше и выше. Дома были высокими, пятиэтажными, с большими окнами, сейчас, ночью, кое-где горевшими. Другие дома были гораздо ниже и все ярко и цветасто освещены — магазины. Над домами было «небо» — огромное поле искусственного дневного света; сейчас, конечно, горели лишь отдельные секции и был полумрак, основной свет, как и во всяком ночном городе, шел от реклам и магазинов.

Это был удивительный и страшный город. Днем — ярко освещенный город без солнца. Смесь роскоши и убожества. Я сказал (а Орик подтвердил), что это город для безродных и геллов. Платили им гроши, но город выглядел шикарным: этакая пыль в глаза себе самим. Я представил себе выходящего из дома гелла, который тут же мог взлететь в небо, мог — но не мог. Мы прогуливались молча, пока Пилли наконец не сказала: «Ну же!», и Орик тихо заговорил.

— Квистор вызвал меня одного, как наименее посвященного в ситуацию. Теперь известно, что повстанцев больше впятеро, чем думал квистор, и это число увеличивается. «Орик, вы знаете, кто такой а, Тул?» — спросил он у меня.

— Нет, — сказал я.

— Это их руководитель. Рабочий с завода космического топлива. Он звонил мне сам, еще раз подтвердил их условия и добавил, что они ждут, но не назначают нам день нашего ответа; они, видите ли, выберут его сами и начнут действия внезапно. Вы представляете, Орик, как это неудобно?

— Странно, — сказал я ему. — Допустим, мы примем их условия, заверим их в повышении зарплаты, что дальше?

— Они вернутся к своим обязанностям.

— А мы их арестуем? — Я играл, как мог.

— Вы наивный политор из древнего рода, политикан-оппозиционер с идеями, но не более того. Всех мы не арестуем. Арестуем, скажем, сотую часть, а остальные тут же бросят работу, и тогда войны не миновать.

— Да, — сказал я ему серьезно, — как-то я не подумал. Вы, квистор, смотрите вернее и дальше меня.

— Я держу войска наготове, но мне известно, что одна из подлодок перешла на сторону повстанцев. Это как раз та подлодка, которая способна снимать наличие своего поля и для других подлодок неуловима.

— Это плохо, — сказал я серьезно. — Очень плохо!

— В Калихаре обнаружен открытый настежь и пустой склад оружия: охранники ушли к повстанцам.

— Еще не легче, — сказал я.

— Нам известно, где находятся повстанцы. Среди них есть трое наших. Не из моего аппарата, конечно. Они держат нас в курсе дела. Но этот а, Тул — не дурак. У них три коммуникатора — и все принадлежат не нашим осведомителям. Иногда кто-нибудь из них добирается до Селима (под видом охоты, например) и звонит сюда по автоматике.

— Уль Горгонерр, — сказал я ему с самым серьезным видом. — А чего, собственно, жить в напряжении? Место их сборища нам известно, — одна серьезная бомба и…

— Ах, уль Орик! — сказал он. — Горячая голова и мечтатель. Не сердитесь, вы отличный спец в кулачном бою, в метании копья, в экономике и технологии и в общих идеях, но в делах… Одна серьезная бомба — и мы заражаем Политорию в приличном радиусе. И гарантия, что вместо погибших в ответ на такую диверсию подымутся политоры количеством вдесятеро больше.