Где ты, маленький "Птиль"
Шрифт:
— Папочка! — завопила Оли. — Я больше не могла без вас, без тебя, без Пилли, без Ир-фа, — без всех. Ну, прости, ну, прости! Это я, я уговорила Рольта. Верно, Рольт? Ой, уль Владимир, Митя! Хвала небу — я оживаю, я оживаю!
8
Оли, Оли вернулась! Я ликовал.
Папа тоже улыбался, но это было лишь проявлением его симпатии к дочери Орика, его же главная, мужская задача — действовать — с появлением Оли никак не разрешалась. А я был счастлив. Не только потому, что снова видел ее — какую-то гибкую, задумчивую, иногда острую на язычок и решительную, но и потому еще, что чувствовал — она целиком заполнит мое время, время
— А Сириус, Сириус — где? Где наш котище?
И тогда Рольт, расплывшись в улыбке, вытащил его из-за пазухи.
Когда все разошлись, и Оли из малочисленных продуктов Ир-фа «сообразила» нам завтрак, папа потом отправился «погулять по городу», а я настолько смутился оттого, что мы остались одни, вдвоем, что сразу же затараторил, пытаясь рассказать Оли обо всем, что произошло с того момента, когда она вторично, пусть и наполовину, спасла меня, тяжело ранив а, Грипа, а я оказался в лапах а, Урка. Кое о чем она уже знала по телеку, но слушала внимательно, иногда с загадочной какой-то улыбкой. Когда я рассказал ей, как кончились мои мытарства и я, «сдав» Рольту Реста и Митара, с помощью геллов попал в Тарнфил, я продолжал ей рассказывать кое-что о «положении дел», то есть то, что она по телеку узнать не могла, а знать очень хотела.
Мы сидели не совсем рядом, но, в общем-то, рядом на маленьком диванчике Ир-фа, и Оли слушала меня очень внимательно, лишь изредка перебивая, чтобы что-то уточнить, а когда я закончил, закрыла глаза и молчала целую вечность, и, чтобы не мешать ей, молчал и я. Не знаю уж, почему, не сразу, но я тоже закрыл глаза, машинально теребя ухо Сириуса, а он, лежа на спине, нехотя отбивался от моей руки лапой. В какой-то момент я открыл глаза и несколько секунд смотрел на отрешенное лицо и по-прежнему закрытые глаза Оли, и, хотя губы ее были слегка приоткрыты и абсолютно неподвижны, я услышал вдруг, как она тихо произнесла: «Поцелуй меня», и тут же ее губы оказались рядом, и я поцеловал ее осторожно и долго, чувствуя, как я весь обмираю, а голова моя мягко кружится, кружится, кружится…
Я очнулся, чувствуя, что сижу рядом, слегка выгнувшись и положив голову на спинку дивана; открыв один глаз, я увидел, что Оли сидит точно так же, как и я, — запрокинутая голова на спинке дивана, — и почувствовал ее прохладную ладонь на моей влажной ладони. Все это время мы оба слышали отдаленные взрывы и стрельбу, и неожиданно звуки боя стали громче: опять шел основательный бой возле одного из входов в нижний город. Оли резко встала, походила по комнате и наконец сказала:
— Конечно, мне все понятно — война, но это будет просто безобразие, если мы с тобой своими глазами не увидим, как будет происходить главная операция.
Я немного помолчал (приходя в себя, но уже хорошо понимая, о чем она говорит) и наконец сказал:
— Да, это необходимо видеть. Не сидеть же в квартире! Но как это сделать, если нам даже позволят? — Позволят, — сказала она. — Я буду настаивать.
— Но сделать-то это как?
— Машина у нас есть. Мне кажется, что операция начнется в сумерках, чтобы и до появления дыма квистор ничего не мог разглядеть. Мы тоже могли бы прилететь и сесть где-нибудь чуть дальше, чем будут разворачиваться космолеты. Ну и достать сильные подзорные трубы. Вот и все. Жаль Латора.
— Почему жаль? Ар-кут сказал, у него крепкий организм.
— Да он, придя в себя окончательно, будет рвать и метать, что война
— А-а, это? — сказал я. — Это верно. Он взрывной гелл, смелый до ужаса. Представляешь — швырять мины-присоски, будучи в нескольких сантиметрах от быстро летящего космолета, — прямо в него?!
— Представляю, но очень плохо, — сказала Оли.
Она глядела на меня в упор, и глаза у нее были немного странные, будто с какой-то пленочкой… Очень странные глаза.
— Ну что, наговорились? — таким же странным голосом сказала она. — Наговорились всласть, да? Мы с тобой так часто видимся, да? И так часто бываем вдвоем, одни, да? И я так часто прилетаю к тебе с подводной лодки? Опусти руки. Закрой глаза. Закрыл?
И тут же я стал куда-то уплывать, уплывать: я почувствовал ее руки у себя на шее и губы, коснувшиеся моих, мягкие, чуть влажные… Меня покачивало, я будто тихо взлетел в воздух и плыл, дрожа и покачиваясь, плыл, плыл, долго…
…Это было, ну, страшно, что ли, больно, когда скрип двери оттолкнул нас с Оли друг от друга. Папа влетел, как вихрь, и тут же врубил телек.
— С улицы услышал, из окна! — крикнул он. — Слушайте!
«…Таким образом, города — Калихар, Ромбис и Лукус целиком находятся в руках повстанцев. Власти города частично погибли в боях, частично взяты в плен. Войска квистора, пытавшиеся вернуть эти города, разбиты, их немногочисленные остатки отступили глубоко в леса и, допустимо, будут стараться примкнуть к остаткам войск близ Тарнфила. Маленькие города в предгорьях, на границе пустыни и по обоим берегам моря — свободны от войск и властей квистора. По поступившим сведениям военачальники квистории, ранга взятого в плен Патра, во время боев почти все убиты или взяты в плен. Двое — еще среди войск Горгонерра, пятеро — в подземном укрытии квистора. Кроме ранее уничтоженных капитаном Рольтом подлодок, остальные в разное время приняли сторону повстанцев, и из их экипажей созданы два мощных отряда, которые приступают к сухопутным военным действиям».
— Похоже, сынок, — папа улыбался, как ясное солнышко, — один, два, ну, три дня — и мы маханем на Землю, а?! — Он хохотнул.
Я закивал, папа запел что-то веселое, и я услышал, как Оли, поджав ноги, сидя на диванчике, прошептала: «Да. Скоро вы улетите»; она это именно прошептала, не очень тихо, но и ни к кому не обращаясь, и, хотя мне вполне передалось и настроение диктора по телеку, и папина веселость, я от слов Оли весь сжался, напрягся, и что-то заныло во мне, острое и тоскливое до слез. Не знаю, но к этому ощущению примешивалось и чувство какой-то вины, ведь улетал-то я, я к этому стремился, каждую минуту, каждую секунду, даже если и не думал об этом буквально. Нельзя сказать, что в этот момент я заметался, нет, наоборот, я как-то скис от необыкновенной мешанины таких разных чувств и тоже уселся в угол дивана, дальний от Оли, и замер, тупо глядя в неработающий телек. Я долго сидел молча, не шевелясь и не реагируя на попытки Сириуса поиграть со мной, тогда он с теми же намерениями переметнулся к Оли, и по тому, как она «отреагировала» на его приставания, я понял, что она-то точно спит, уснула. Неизвестно еще, как она спала в ночь перед вылетом с подлодки.
Как это ни странно — я тоже уснул. Проснулся я не знаю через сколько: брякала посуда, Оли накрывала на стол. Она улыбнулась мне. Я, сонный еще, встал с дивана, подошел к ней и как-то неуклюже коснулся ладонью ее щеки. Мы скромно пообедали, оказалось, что Оли приготовила относительно большой обед в расчете на Ир-фа, Орика и Пилли, но, когда они явились снова вместе с а, Тулом, а, Шартом, Фи-лолом, Рольтом, Ки-олом и еще каким-то огромным, крупнее Рольта, очень загорелым политором, Оли растерялась.