когда утрачиваешь речьсиницу языкакогда скользишь земле навстречу зимнего ларькакогда в плечах скрипит пальтои времени слюдаты
понимаешь что готовуйти из навсегдазапоминаешь треск машиндвижение холматвоей некаменной душирасходится крахмали только птичками расшитнебесный карантинмертвец в мертвецкую спешилда ожил по пути
«И я к тебе испытываю страх…»
И я к тебе испытываю страх,как мошкара в электропроводах,но выдох-вдох – и гаснут разговоры.Был робок снег, тепла его кровать,латиняне готовились страдать,диванные войска хранили Форум.Но что мне до, когда нелепа мгла,когда в тебе шевелится игла —расплёскивает солнце по винилу.Игрушечный бездарный режиссёр,смотрю на эту музыку в упор,не замечая конников Аттилы.Когда мы превратимся в имена,от пены дней останется слюна,от цезаря – салат или могила.У наших храмов призраки звенят,расстрелянных приводят октябрят,но смерти не бывает – я спросила.
«Мир меня поймал, но не ловил…»
Мир меня поймал, но не ловил.Что поделать с пленником – не знает.Я живу от клавиш до чернили над запятыми унываю.Ничего не будет хорошо,из телeнка сделают ботинки.Выдумала пасеке стишок —выдумаю подвиг для пчелинки.Выдумаю море во дворе,выдумаю почерк на конверте.Интересно, думал ли орех,что родится шкафом после смерти?..Интересно, думала ли я,хлопковая куколка пустая,что уйду в молочные края,в киселе и йогурте растаю?..
«Знакомый мужчина закончил роман…»
Знакомый мужчина закончил роман.Другой незнакомец в раюкомпьютерных истин.Полей уретанживыми нас держит в строю.Я мелкая пыль – как меня ни гони,забьюсь под рукав и усну.Вокруг происходят великие дни,на шее сжимается снуд.То катятся к чёрту, то лезут наверх,то песнь хоровую поют.А я только снег, только снег, только снег,лечу потихоньку, клюю.А я только шорох, я только вода,стиральный/зубной порошок.(Великая Песня Большого Трудазвучит и звучит поперёк.)
«Нас очень много – пишущих и длящих…»
Нас очень много – пишущих и длящих,впадающих в верлибр или в немилость.– Ах, Машенька, была ли настоящей?– Ах, Петенька, конечно, я приснилась.Проходим незнакомцами смешными,качаясь на верeвке бельевой.– Ах, Дашенька, осталось только имя.– Ах, Фёдор, не осталось ничего.И букли, и турнюр, и гимнастeрка —ничто не изменяет, всe искрит.– Ах, Полинька, вы ждали слишком долго.– Ах, Всеволод, оставьте ваш иприт.Нас очень много.В
этом ли причинанеузнавания – хоть вейся, хоть лютуй.– А если буквы – поезд журавлиный.– А если тело – только поцелуй.
«Я слишком тeплая, я слишком ножевая…»
Я слишком тeплая, я слишком ножевая,по мне бежит водица дождевая,по мне идeт бровастый пионери галстуком расчерчивает сквер.Я слишком земляная, плоть от пыли,я помню всех, кого недолюбили,их лица отражаются в моeм,а я дрожу, как вязкий водоeм.А я плетусь кореньями Толстого —до скорого, до четверти шестого,почтовые, товарные – вперeд.Я там была, где не был мой народ.Я там была – а вынырнула рядом,я камбала с глазницами снаряда.Я тeплая – угля не сосчитать.Я зайчика отправилась искать.
«Жизнь проснётся…»
Жизнь проснётся,жизнь качнётся,улыбнётся и застынет,оттого и остаёмсяесть смородину с куста.По обоям бродят тени,что-то ищут в аспирине,освещают беглым жаромкарантинные места.В магазине – глухо, глухо.В переходе – глухо, глухо.В телефоне – глухо, глухо.Ловят пальцы потолок.Жизнь качнётся в коридоретонкой розовой старухой.Жизнь оставит жёлтым бёдрамлишь резинку от чулок.Да и мы просить не станем.Да и мы прощать не будем.В наших призрачных кроватяхспят нездешние жильцы.Разве что заплачет краскойнарисованная Мати,разве что укроют зубызолотые леденцы.
«Ты хотела двадцатые?…»
Ты хотела двадцатые?Вот двадцатые:пожелтевшие лица на Беговой.По больницам разъехались завсегдатаилитсалонов,любители ар-нуво.Мы идём на Кузнецкий (штаны не клeшены),лишь троллейбус усиком шевелит.Бедный транспорт!Его завернули в прошлое,как Москву завернули в густой covid.Жёлтой лентой скамейки на солнце жмурятся.BMW опаздывает в кювет.Город треплет свидетелей,словно курицабьёт соседкуклювомпо голове.
«Мы внуки выживших детей…»
Мы внуки выживших детей.Мелкоморщинистые дниглядят из кожи веселей,как будто вечные они.Как будто шалость удалась,оставлен в Избранном физрук.Нас тренирует божий глаз,мы реагируем на звук.Мы начинаемся как пыльи завершаемся на ней.Мелкоморщинистый текстильнезаживающих людей.
«Много говорили, мало спали…»
Много говорили, мало спали,разливали в чашки кипяток.В серебристом холоде эмалирастворяли огненный восток.В комнату входили, как в молитву,дни перебирали, как пасьянс.Мягко разжимали челюсть лифта,ссорились, слонялись по друзьям.В сущности, история простая.Дрожь в ресницах, вынужденный смех.Видишь, недотыкомка летает,пьёт из лампы, словно человек.
