Где золотое, там и белое

Баранова Евгения Джен

В метро

О подозрительных предметахне говорите машинисту.А вдруг там облако в кальсонах,креветка, утица, фонарь.А вдруг там Панночка, а вдруг там…Хотя чём я? Только чистыйиспуг, отмеченный приливом,застывший в бабочке янтарь.О подозрительных контактахне сообщает микросхема.Под нашим куполом несложнолюбых во всём подозревать.Состав скрипит, состав полученот Одиссеевой триремы,он

скручен мышцей икроножнойи обречён не успевать.О, сколько зрителей ненужныхзакрыто в банке из-под джема!Стеклянный видится зверинецв краю седых пуховиков.Как подозрительные лица,глядят на рельсы хризантемы.И я стою внутри вагона,как подозрительный Иов.

«Жизнь – возможность тратить время…»

«Жизнь – возможность тратить время», —говорил мой друг-певец.У меня внутри деревняиз несбывшихся сердец.Там, где музыка гремела,где клубился Амстердам,остаётся только тело,то, что пляшет неумелопо стихам.То, что пляшет водомеркойи скулит – о ком? о ком?Нарезает зелень мелко,заправляет чесноком,выбирает соус (лучшийиз предложенных) в салат.Жизнь – возможность тратить душуна ненужные дела.

Переезд

Жизнь уместилась в 14–20 коробок.(Грузчики выпьют, но только когда привезут.)Так комсомолки цветастых боятся колготок,так остывает души пережжённый мазут.Лампа (сгорела?), фонарик (поломан? потерян?).Тени как зебу, к луне холодильник прибит.Под одеялом уснули стеклянные двери.Зеркалу странно, когда отраженье болит.Сон непрерывен,смотри, как сугробы накрыло.Им хорошо,их снежинки влюблённые ждут.Снится сугробам, что в ямах межзвёздного илалюди плывут – и коробки за ними плывут.

«Человек за розовым выходит…»

Человек за розовым выходит,человеку странно одному.У него кристальная решёткапрохудилась, атомы звенят.Он идёт (за лесом через поле),он идёт (проспать бы/продержаться),смотрят на него глаза подвалов,пластиковый повар говорит:– Заходи, у нас сегодня манго,лаковые овощи в избытке,здесь таких, как ты, пускают к маме,в долгий отпуск, в бабушкин сундук.– Не могу, – он отвечает, – рано.Я несу котёнку пух и перья,у меня под сердцем страх и звёзды,не хватает розового лишь.

«Может, мне пить нельзя…»

Может, мне пить нельзя.Может быть, я тоскую.Только глаза скользятгильзой от поцелуя.Может, мне горек грехосени заполошной.Я попрошу

за всех.Если за всех, то можно.Если за всех, то зряможно не тратить слово.Я молодой морякв поисках неземного.Я золотой старик,бронзовая реторта.Господи, я тростник,сломленный и протёртый.

«Где золотое, там и белое…»

Где золотое, там и белое.Надеть всё чистое, уйтитуда, где бабы загорелыене разбираются в IT.И над судьбой своей наморщиться,и тронуть кедами прибой.Весна, патлатая уборщица,не пощадила никого.И вот июль уже разделали,и август звёздами прибит.Где золотое, там и белоекипит, и жалит, и кипит.Лечу ли аистом над крышами,пытаюсь тенью рисковать —лишь золотистой пылью вышитына белом воздухе слова.

Словно яблоки

«В желании сродниться есть тоска…»

В желании сродниться есть тоска,недвижная, как тело языка,когда его касаются стрихнином.Так ледоколы мнут рубашку льдин,так ищут дочь, так нерождённый сынскользит над миром пухом тополиным.Мне так невыносимо, так светло,я так роняю каждое «алло»,что, кажется, прошу Антонионизаснять всё это: кухню, стол, постель,засохший хлеб, молочную форелько мне не прикоснувшейся ладони.И если говорить начистоту,то я скорее пламя украду,отравленную выберу тунику,чем буду улыбаться и смотреть,как мальчики, идущие на смерть,на небе собирают голубику.

«Не расстраивайся, маленький…»

Не расстраивайся, маленький,не бросай меня всерьёз.Что любовь?В лесу проталинка,тело, полное стрекоз.Что печаль?Четыре выстрела —синий серого клюёт.От земли душа отчистила —жаль, до свадьбы заживёт.Так и выпрыгнем в историюс георгинами в руках…Что разлука?Аллегория,пересадка с МЦК.

«Куда исчезнет всё…»

Куда исчезнет всё,когда мы все исчезнем,когда завяжет бантмосковский «Метрострой»?Ты трогаешь вагон,и бронзовая безднаприветливо звениткудрявой головой.От кнопки до звонка,

Конец ознакомительного фрагмента.