Геббельс. Адвокат дьявола
Шрифт:
Подписание Компьенского перемирия стало величайшим спектаклем, поставленным Геббельсом. Однако сам постановщик не присутствовал на представлении, его больше заботило то, чтобы весь мир как можно скорее и как можно подробнее узнал о событии. Для него это было настолько важно, что даже второстепенные мероприятия, как, например, подготовка радиотехники к трансляции переговоров, удостоились отдельного выпуска. В специально организованной передаче миллионы радиослушателей узнали во всех деталях, каким образом историческая новость будет распространяться по всему миру. Это был один из редчайших случаев, когда Геббельс позволил своей аудитории заглянуть за кулисы.
Несколько недель спустя победа над Францией отмечалась торжествами
Но несколькими минутами позже Гитлер сказал: «Ход войны за последние десять месяцев доказал, что я был прав, а мои оппоненты ошибались».
Неизвестно, так ли это было на самом деле, но министру пропаганды показалось, что замечание Гитлера касалось прежде всего его, Геббельса. Около года тому назад он опасался, что развязанная война может привести к краху нацистского режима. Тогда он поспешил к Гитлеру и умолял фюрера не начинать военных действий, чтобы избежать возможных ужасных последствий. Через некоторое время после окончания речи Гитлера Геббельс вошел в кабинет Фрицше, напомнил, как тот предостерегал против начала войны, передал слова Гитлера и сказал, многозначительно подняв палец: «За это я должен благодарить вас!»
На что Фрицше ответил ему: «Война еще не окончена».
Геббельс ни разу не возвращался к этому разговору вплоть до марта 1945 года. Тогда он сказал Фрицше: «Вы помните, как предупреждали меня в те дни? И как пять лет тому назад считали, что война еще не окончена? Вы никогда не напоминали мне о своих пророческих словах. Благодарю вас».
9
Когда Гитлеру стало известно о капитуляции Франции, от радости он потерял способность владеть собой и производил впечатление умалишенного. Кинозрители всего мира, видевшие хронику, снятую в Компьене, были, мягко говоря, поражены его странными ужимками и гримасами. Гитлер окончательно уверовал, что война выиграна. И когда он произносил свою речь в рейхстаге, он нисколько не сомневался в победе. Однако у Геббельса не было даже короткой передышки.
Довольно скоро он понял, что Фрицше прав: война еще не окончена. А это означало, что необходимо наращивать силу и эффективность военной пропаганды. Победы германского оружия сопровождались продвижением армии в глубь вражеской территории, захватчики завладевали домами и запасами продовольствия и жестоко обращались с мирным населением. Как бы ни старалась пропаганда внушить побежденным иллюзию, что немецкий солдат образец благородства, присутствие вражеских армейских и их бесцеремонное поведение сводили на нет все ее усилия. Следовал вывод: чем значительнее военные успехи, тем больше и напряженнее должна работать машина пропаганды. Уже на первых этапах войны Геббельс осознал, что это был порочный круг.
Но сначала Геббельсу пришлось успокоить свой народ. Немцы ожидали, что после победы над Францией наступит мир, и испытали острое разочарование, узнав, что правительство намерено продолжать войну. Рост народного недовольства мог привести к катастрофическим последствиям. И Геббельс немедля приступил к составлению тайных инструкций для пропагандистских отделений во всех уголках рейха.
«2 августа 1940 года… Если речь заходит о Франции, агент обязан настойчиво внушать собеседникам следующие мысли: все разговоры о том, что французский народ ни в чем не виноват и что он оказался жертвой внезапного нападения, не более чем пустая болтовня. Их необходимо решительно опровергать. Народ всегда в ответе за своих вождей. Среди французов царило явное антинемецкое настроение… То, как плохо обращались во Франции
Агенты должны подавлять любые проявления сочувствия к французам… Что касается нашего наиглавнейшего врага, то есть Англии, агенты должны подчеркивать, что мы не можем подходить к англичанам с той же меркой, что и к остальным европейским народам. Англичане не связаны тесными узами с судьбами и предназначением иных народов Европы… В то же время агенты должны быть осмотрительными и не создавать впечатления, что предстоящая схватка с неприятелем будет детской игрой». (Автор этой книги нашел под руинами здания министерства пропаганды папку с подлинными документами. Среди них были и инструкции, о которых идет речь.)
Агентам также предлагается применять в отношении англичан иной подход, нежели к французам. «Все разговоры должны сводиться к разоблачению и осуждению плутократов, в то время как сам народ будет представляться в роли жертвы неуемной алчности ее правителей… Ходят слухи, что за победой над Англией последует война с Советской Россией. Необходимо разъяснять людям, что эти слухи лишены всякого основания. Главным доказательством в глазах людей должна стать речь фюрера.
Более того, агентам предписывается проследить, чтобы в местной прессе не появлялись статьи, затрагивающие эту тему».
И наконец: «Агенты должны схематически, не вдаваясь в подробности, рисовать блестящие перспективы нового европейского порядка, который будет установлен после войны… На вопросы отвечать, что установление порядка находится в компетенции фюрера… Для решения данной задачи требуется, чтобы самая чистая в расовом отношении и деятельная нация заняла главенствующую роль в Европе».
Итак, идея нового порядка в новой Европе подается немцам. И пока народ Германии убеждают в том, что он станет хозяином Европы, населению оккупированных стран внушается иное представление о грядущем переустройстве Европейского континента. 11 сентября 1940-го Геббельс сам сказал это во всеуслышание в своей речи года перед писателями, художниками, музыкантами и журналистами Чехословакии. Он начал с того, что во времена, когда авиация и радио сокращают расстояния между странами, «народы становятся ближе друг к другу». Разумеется, немцы «никогда не намеревались осуществить процесс переустройства Европы силой, и нельзя говорить, что, не будь национал– социалистов, на континенте царили бы мир и спокойствие. Нет, не будь нас, на нашем месте оказались бы другие». И он заключает: «Совершенно ни к чему выяснять, любим мы друг друга или нет. В конечном счете не это самое главное. Главное состоит в том, что мы можем предложить миллионам людей в Европе новую основу и новые идеалы для жизни».
На первый взгляд, его слова не имеют ровным счетом никакого отношения к пропаганде. Но на самом деле это был обходной маневр: немцам, только немцам, а не какому-либо другому народу предназначалась его пропагандистская стряпня, потому что Геббельс в душе свято веровал, что им удастся установить новый порядок в Европе. Он также понимал, что план европейского переустройства необходимо проводить в жизнь немедленно, не теряя времени, поскольку каждое ушедшее мгновение множило число противников Германии в оккупированных странах и подавляло в народах желание жить при новом порядке под надзором Германии. Геббельс мечтал о создании некоего подобия Великой хартии, он хотел документ, в котором бы излагались основные принципы грядущего нового порядка. Он обсудил свою мысль с Фрицше, и тот взялся разрабатывать документ во всех тонкостях и подробностях. Геббельс с большим удовлетворением прочитал написанный Фрицше окончательный проект и сказал, что представит его на одобрение фюреру. Однако Гитлер придерживался того мнения, что последнее слово должно принадлежать Риббентропу, как министру иностранных дел.