Гедда Габлер (пьесы)
Шрифт:
Б и л л и н г. Не, ну ни черта себе, убей бог!
Х о в с т а д (одновременно с ним, кричит). Граждане, запомните его слова!
О б и ж е н н ы е г о л о с а. Ничего себе! Разве не мы народ?! Это что ж, только аристократы должны все решать?
Р а б о ч и й. Гнать его взашей, который такое говорит!
Д р у г и е. Вышвырнуть вон!
Г о р о ж а н и н (кричит). Эвенсен, труби в рог!
Громко трубит рог, свист и яростные крики по всему залу.
Д
О з а д а ч е н н ы е г о л о с а (приглушенно). Редактор Ховстад безбожник, что ли? Вольнодумец? Ого!
Х о в с т а д (кричит). Доказательства, доктор Стокман! Когда я письменно утверждал подобное?
Д о к т о р С т о к м а н (задумавшись). Черт подери, а ведь верно, прямотой вы никогда не отличались. И мне не стоит загонять вас сейчас в угол, господин Ховстад. Что ж, пусть фармазоном буду я сам. Ибо я намерен, опираясь на науку, просветить собравшихся: «Народный вестник» бессовестно водит вас за нос, рассказывая, что вы, толпа, улица, широкие слои – якобы соль народа. Это просто газетная утка! Широкие массы не более чем сырье, из которого народ выращивает нацию.
Смех, ропот, гвалт в зале.
И разве не точно так же устроено все в природе? Не в этом ли разница между селекционными и дикими видами? Посмотрите на обычную дворовую курицу. Сколько мяса даст эта жалкая птица? С гулькин нос, доложу я вам. А какие яйца она несет? Да любая приличная ворона или ворон несут не хуже! Но представьте себе теперь курицу дорогой селекционной породы, испанскую или японскую, или фазана, или индюшку – чувствуете разницу? Или взять собак, мы с ними близкие родственники. Вообразите себе сначала дворового кабысдоха, уродливую, тощую, беспородную шавку, которая только и делает, что носится по улицам и метит стены домов. И поставьте ее рядом с благородным пуделем, предки которого много поколений жили в аристократических домах, питаясь деликатесами и слушая музыку и гармоничные разговоры. Вам не кажется, что череп пуделя развит иначе, чем черепушка шавки? Так и есть, будьте уверены! Отборных породистых щенков пуделя циркачи учат потом выполнять удивительные трюки. Их никогда не повторить уличной шавке, хоть она извертись на пупе.
Г о р о ж а н и н (кричит). Теперь вы нас еще собаками сделаете?!
В т о р о й г о р о ж а н и н. Мы не зверье, господин доктор!
Д о к т о р С т о к м а н. Именно что мы звери, папаша! Хорошая такая животина, мечта многих. Правда, первостатейных, отборных особей среди нас немного. А разница между людьми-пуделями и людьми-шавками пугающе огромная. Забавно, что редактор Ховстад полностью со мной согласен, пока речь о четвероногих…
Х о в с т а д. Да, давайте на животных и остановимся.
Д о к т о р С т о к м а н. Понятно. Но едва мы распространяем тот же закон на двуногих, как редактор Ховстад тормозит и не смеет более додумывать
Х о в с т а д. Я не претендую на особый аристократизм. Я вышел из простых крестьян и горжусь своими корнями, тем, что я из беспородных низов, которые здесь поносят.
М н о г и е р а б о ч и е. Ура Ховстаду! Ура, ура!
Д о к т о р С т о к м а н. Стадность, о которой я говорю, гнездится не только в низах общества, она чавкает и пенится вокруг нас везде, вплоть до самых верхов. Взгляните хоть на вашего собственного милейшего господина фогта! Братец мой Петер точно такой же человек из серой толпы, как все, кто таскает на ногах грубые башмаки.
Смех и шиканье.
Ф о г т. Я протестую против подобных личных выпадов.
Д о к т о р С т о к м а н (не обращая внимания). Хотя он вовсе не из таковских, потому что и он, и я – мы оба потомки старого отъявленного морского разбойника из Померании. Правда-правда.
Ф о г т. Абсурд. Отрицаю!
Д о к т о р С т о к м а н. Петер – человек толпы, потому что думает мысли не свои, а начальников, и мнение имеет не свое, а начальников. Люди, которые живут так, по духу быдло. Вот почему мой импозантный братец нисколько не аристократ духа, и поэтому в нем так мало любви к свободе.
Ф о г т. Господин председатель!
Х о в с т а д. Нынче у нас тут в стране главными вольнодумцами сделались аристократы? Это что-то новенькое.
Д о к т о р С т о к м а н. Да, и это тоже часть моего открытия. Как и то, что свободомыслие и нравственность почти одно и то же. Вот почему нет оправдания «Народному вестнику», когда он с утра до вечера проповедует ересь, будто толпа, широкие массы, это безмозглое компактное большинство являются носителями нравственности и либерализма, а разложение, все мыслимые пороки и моральное свинство проистекают из культуры и учености, примерно как всякая мерзость стекает в купальни из кожевенных мастерских в Мельничной долине.
Шум, его прерывают.
Д о к т о р С т о к м а н (не дает себя сбить, только посмеивается, раззадоренный). И одновременно этот «Народный вестник» призывает поднять уровень жизни простого народа. Но бес вам в башку: если учение «Народного вестника» верно, то повысить благосостояние широких масс – все равно что впихнуть целомудренный народ прямиком в гнездо разврата! К счастью, вся эта теория, что культура и просвещенность разрушают мораль, не более чем унаследованная от предков ложь. На самом деле этим треклятым несчастьем, моральным разложением, мы обязаны тупости, бедности и убогим условиям жизни. В доме, где каждый день не проветривают и не метут полов – причем моя жена Катрина утверждает, что по-хорошему их надо мыть, но тут можно поспорить, – так вот, в таком доме, уверяю вас, через два-три года человек теряет способность мыслить и поступать нравственно. Нехватка кислорода губит нравственность.