Гедонисты и сердечная
Шрифт:
Если друг сердечный намыливается в поездку, да еще весело так ее об этом извещает: мол, радоваться за него должна, – она впадает в отчаяние. Не оттого, конечно, что без него жить не может, а оттого, что он даже не замечает разлуки с ней…
Зато в дни, когда Дубинина нет в радиусе ста километров, когда Марфа не ждет ежеминутно его звонка и назначения встречи, она становится, наконец, вменяемой, спокойной.
В кино соглашается пойти после работы, в музей или просто по арбатским переулкам пройтись не спеша. Удивляется: «Как Москва омолодилась,
Дубинин возвращается, и ее уже снова никуда не вытащишь. Сидит дома напряженная. Дашке свитер вяжет, тупо уставившись в телевизор…
Если неделю нет звонков, то по утрам даже трезво начинает рассуждать: мол, пора с мороком кончать. Обижается на Дубинина…
Женские обиды… Да это же помощь чувствительному партнеру. Обида апеллирует к совести и останавливает мужское свинство и подлость. Иначе бы мы, мужики, совсем обнаглели.
Но как только ее заносит в зону гнева, ревности, «несравненной правоты» – Дубинин тут же прорезается.
Умный, мерзавец… Будто чувствует, что переборщил с отсутствием. Чувствует? Скорее, учитывает, что молчание слишком многозначно, что им часто пользуются как интеллигентным видом отказа, разрыва.
До этого не доводит… Пока не доводит… Хотя такая возможность открыта…
Но сейчас зачем ему лишаться профессиональной поддержки?!
Марфино ухо настроено на колебания информационного пространства, которые хоть как-то касаются самого Дубинина или того проекта, над которым он в данный момент работает. Без слов выдрессировал ее – поощрял звонки только тогда, когда у нее есть полезная ему информация.
Прагматичный робот этот ее Дубинин. Машина, которой не ведомо, что у человека к человеку бывает сердечная тяга…
Пару раз Марфа схитрила. Чтобы услышать его голос, выдала ненужные данные. Тут же осадил – обидно срезал, чтоб неповадно было подсовывать фуфло.
Ну а чтобы самому, по собственной инициативе о Марфе позаботиться…
Ей же именно сейчас так нужна помощь. Сейчас, когда Дашка поступила в университет и самое разумное – отпустить ребенка на свободу, перестать жить с ней одним целым. Это трудно, ведь дочь столько лет была Марфиной частью.
Самый лучший способ – заняться самостоятельной работой, своей карьерой.
Марфа уже сколько лет бьется. Конечно, сегмент рынка, в котором конкурируют экономические проекты, сильно забит, но Дубинин может же за нее слово замолвить. Там, тут – и ради него потеснятся. А ей и нужно только, чтобы не отмахивались – во всех ее работах новый взгляд. Неожиданный, рискованный, но хитроумный. Сам Филипп, в одиночку, побоялся бы идти по такому пути.
А дружок даже не явился на обсуждение ее проекта. Почему – не объяснил. «Что же ты не спросишь?» – возмутился тогда Филипп. «Он не любит извиняться, оправдываться. Наверное, была причина…» – вот и весь ответ покорной бедняжки. Она-то, не раздумывая, отменит любое дело, если ему зачем-то понадобится…
По
Филипп полез в карман – забыл, что в их подземном переходе нет зоны покрытия… Отвел взгляд на зеленый экран мобильника и чуть было не пропустил Марфу. Спину ее поникшую заметил.
Бедная… В две мужские силы пригибает ее к земле…
Так стало жену жалко, что он готов был просить у нее прощения не только за себя, но и за Дубинина. Перед женщиной виниться за всех мужчин…
Самоотверженное сочувствие, не показное, а бесхитростное – ключ. Марфина душа открылась:
– Он прочитал мою работу… «Замечательно! Я бы сам до такого поворотца не додумался!» – сказал.
Ведь это значит – похвалил? – Марфа остановилась, повернула к Филиппу пылающее лицо. Глаза расширились, чтобы удержать набухающие слезы.
– Конечно!
С чем угодно согласишься под напором такого страдания. Но Филипп хорошо знал уловку, которой, по всей видимости, воспользовался Дубинин: в любой работе легко отыскать пустячок, за который можно поощрить автора. Вникать в проект для этого не обязательно. В результате все довольны, отношения не испорчены.
Похвалить и забыть. А потом никто не мешает бросить черную метку при голосовании, хмыкнуть, когда начинают хаять эту работу. Если твои собственные интересы требуют поддакнуть кому-то другому. Такое двуличие крутые профессионалы даже не замечают… И Марфа о нем прекрасно знала. Да что «знала»… Сколько раз она изобличала своих и Филипповых коллег в… непоследовательности.
Ну обрати же свой рентгеновский взгляд на Дубинина! Нет, перед ним она беззащитна.
Перед любовью?..
«Но сам я больше никогда так не буду делать!» – пообещал себе Филипп.
– А он отказался от очень заманчивого контракта. В своей иронично-хвастливой манере рассказал об этом, когда мы из кафе вышли. «Я потом подумал, не перекинуть ли его тебе… Даже пробовал позвонить начальнику главка, но тот куда-то уехал…» И все… – Марфа все-таки заплакала. – В электричке уже, когда мне выскакивать, про урожай антоновки вспомнил. «Я тебе привезу», – пообещал. Значит, я ему не чужая?
Кольнуло. Но Филипп сдержался. А утром, за завтраком, все-таки вспылил:
– Твой Дубинин живет по принципу: помочь никому невозможно. Никому чужому. Родственники не в счет.
Он открыл дверцу холодильника и, тупо глядя в его нутро, выкрикнул:
– Нельзя помочь!
Постояв в замешательстве некоторое время перед полками, как перед витриной, он с чмоком захлопнул дверцу, так ничего оттуда не выудив.
– Якобы пытаться нечего! Можно только наблюдать и хладнокровно констатировать эту истину.