Гедонисты и сердечная
Шрифт:
– Булька, Булечка! Очнись! – Зоя села на пол возле матраца, положила голову собаки себе на колени и, рукой поглаживая короткий подшерсток, уставилась в полуприкрытые Булькины глаза. Будто хотела загипнотизировать, заговорить болезнь.
– Подержи-ка! – Федор передал жене кружку с водой, а сам попытался разжать псу челюсть. Раз, другой, наконец щелка приоткрылась.
Зоя без подсказки и промедления поднесла кружку к Булькиным зубам и попыталась его напоить. Все – мимо. Вода стекала по собачьему подбородку, по длинной шерсти на грудь хозяйки.
Федор
С клизмочкой дело пошло, и, когда приехал ветеринар, Булька уже приподнимался, опираясь на передние лапы, и грустно смотрел на хозяина своими мутными карими глазами.
– Усыпить не хотите? – буднично поинтересовался молодой парень, снимая после осмотра бирюзовый халат и голубые пластиковые чехлы с ботинок из хорошей кожи. Частная ветеринарная помощь, все по высшему разряду.
Диагноз – инфаркт плюс паралич задних ног. Но после обезболивающего укола глаза у Бульки стали ясные и… виноватые. Словно прощения просил.
– Так усыплять? – повторил ветеринар.
– Нет! – в один голос выкрикнули Федор с женой.
Как будто спрашивали не про старую собаку, а про них самих.
Прозвучало как клятва в том, что они будут бороться друг за друга до последней возможности, до последнего вздоха.
Днем Булька выпил две клизмочки свежего бульона – жена съездила в далекий «Рамстор» за курицей, – а к вечеру запросился на улицу. И не поддался уговорам, сколько ни подкладывали под него специальные собачьи памперсы, сколько ни объясняли, что все свои дела он может сделать прямо тут, на матраце. Чтобы собака не стеснялась, Федор с женой даже выключили свет и вышли из кухни, громко захлопнув за собой дверь.
Пока переминались в сенях, вспомнили, как в такой же осенний день пятнадцать лет назад соседка зашла к ним за дрожжами и попутно обругала своих уехавших дачников: интеллигентные вроде люди, а даже не предупредили – просто бросили беременную овчарку на произвол судьбы. Та забилась в подвал и родила. Несколько дней из-за шумного дождя никто ничего не знал. Только когда ливень кончился, чуткое ухо хозяйки уловило слабый писк. Она не поленилась, обыскала весь дом. Два щенка уже сдохли, а третий еле дышал.
То был Булька.
С первых дней Дубинины приучили его справлять большую нужду даже не во дворе, а в леске, что метрах в ста от их калитки…
Вот теперь пришлось браться за неживые задние лапы и тащить воспитанного пса до ветру…
Следующим утром Федор от неожиданности не сдержал крик, когда поднимался с постели. Видно, здорово сбил межпозвоночный хрящ… Откинулся снова на спину, медленно перекатился на край кровати, спустил правую руку, потом правую ногу, осторожно перенес на них свое подбитое тело и скатился на ковер, закрывающий холодный пол.
Распластался на твердом, передохнул, но боль не прошла.
Даже не утихла.
И такое уже было.
Зажав рот, Федор подполз к письменному столу, взобрался на стул, беззвучно подвывая. Не упираясь в сиденье, поставил локти на
Через час полегчало. Можно жить дальше.
Глава 15
– Новости середины часа. В Пекине прошла презентация книги Дубинина «Россия в новом экономическом пространстве»…
Мурат вытер мокрые руки и сделал радио погромче.
– …договоры на ее перевод…
«А мы давно с ним не работали, – подумал он, возвращаясь к недомытой чашке. – Вернется из Китая, позвоню».
Дома Мурат был один и поэтому в самом лучшем своем настроении. Еще бы! Знать, что в любой момент ты можешь получить одиночество (спасибо даче), и не быть к нему приговоренным пожизненно (спасибо жене и дочке с крохотной Анькой) – вот исполнение всех желаний.
Добродушия хватило и на то, чтобы не позавидовать Дубинину, как все вокруг. Все ненавидят ту дюжину персон, которую взяли на экономический форум. Поименно на каждом черная метка, а уж выделившегося Дубинина теперь невзлюбят и соратники по счастью, оказавшиеся с ним в одной группе.
Из кухни Мурат пошел в кабинет, чуть наклонился над письменным столом, чтобы выдвинуть широкий верхний ящик. На своем месте, в правом ближнем углу – белая мягкая тряпица, четвертинка старой майки, которую он сам стирает после каждого употребления.
Кажется, в прошлый раз остановился на полке с английской литературой. Точно, Шекспир вон еще пыльный.
Бордовый том исторических драм в коленкоровом переплете – издание добротных семидесятых годов – сам открылся на середине. «Спокойствие настало. Злоба, сгинь!» – прочитал Мурат вслух. Ну прямо про него… Коварный Ричард и тот угомонился…
Руки доставали книжку за книжкой, сжимали каждую, чтобы не повредить страницы, смахивая пыль с беззащитной головки, а мысли…
Вспомнил, как и его подхватил вихрь перестроечных упований…
Согласился выступить на конференции. Что-то о будущем России. Тогда решали глобальные вопросы, объединившись по любому принципу. Особенно по профессии. Киношники, писатели, экономисты… Наверное, кочегары и плотники тоже проводили такие собрания. А Дубинин – ни в какую не захотел поучаствовать. Уперся. И объяснил: «Ораторство – вредное занятие. Непременно сказанешь то, что потом отравит настроение. Я не любитель его себе портить».
«А я… – тряхануло Мурата. – Меня прямо засасывает все, что лишает спокойствия. Что давит, угнетает, свербит. Не чувствую за собой права на нормальную жизнь».
– Молодчина ты, Федор! – вырвалось у него тогда.
Похвалил, и Дубинин тут же зовет к себе. На американцев. Из Стенфордского университета, куда он ездил на полгода – поработать в тамошней библиотеке.
– Приходи с дочкой. Ребята молодые, ей будет интересно.
Умеет же Федор ловить момент! Все его нынешнее благополучие – это не столько триумф таланта от Бога, сколько успех расчетливого продюсера.