Геенна огненная
Шрифт:
Дюрталь уже начал томиться, и тут к нему подошла Гиацинта. Она извинилась за то, что бросила его одного, и предложила перебраться на другое место. Она отвела его в самый дальний угол, они оказались на отшибе, позади рядов стульев.
— А это и вправду часовня? — спросил Дюрталь.
— Да, эта церковь, а также дом и сад, через которые мы шли, — это то, что осталось от монастыря урсулинок. В часовне долгое время хранили фураж, дом же принадлежал одному человеку, сдававшему внаем экипажи. Потом он продал его вон той даме, — и она указала ему на толстую брюнетку.
Дюрталь уже раньше обратил внимание на эту даму.
— А она замужем?
— Нет, когда-то она
— А! А кто те господа, которые предпочитают держаться дальше от света?
— Сатанисты… один из них преподавал в Школе медицины, был профессором… у себя дома он оборудовал молельню, поставил на престол статую Венеры Астарты и поклоняется ей.
— Ну и ну!
— Да, он стареет, и эти молитвы укрепляют его силы, которые он растрачивает с такими вот типами, — она кивнула в сторону певчего.
— Неужели это правда?
— О, я ничего не придумала. Его история изложена во всех подробностях в религиозной газете «Анналы святости». Так вот, этот господин не осмелился подать в суд за клевету! Что это с вами? — встревожилась она, взглянув на него.
— Я… я задыхаюсь… что за отвратительный запах!
— Вы скоро привыкнете к нему.
— Что может так вонять?
— Самые обычные растения: листья белены, дурмана, мирт, сухие пасленовые. Это излюбленные ароматы сатаны, нашего властелина.
Ее голос изменился, в нем послышались интонации, уже знакомые Дюрталю. Точно так же она разговаривала с ним, когда они занимались любовью.
Он всмотрелся в ее лицо. Она была бледна, плотно сжала губы, в глазах плыл туман.
— А вот и он, — шепнула она.
Какие-то женщины пробежали мимо них и поспешили преклонить колени.
Впереди шли двое певчих, а за ними — в пунцовом колпаке, увенчанном двумя рогами бизона, во всем красном шествовал каноник.
Дюрталь успел рассмотреть его, пока он преодолевал путь к алтарю. Он был высокого роста, но плохо сложен, открытый лоб перетекал в прямой нос, щеки поросли густой грубой щетиной, как у древних священнослужителей, не прикасавшихся к бритве, черты лица были неправильными, топорными, глаза напоминали семечки от яблока, маленькие, черные, посаженные у самого носа, глянцевито блестящие. Его облик был зловещим и отталкивающим, но он казался переполненным энергией, и его твердый, неподвижный взгляд ничуть не был таинственным и бегающим, как это представлялось Дюрталю.
Он торжественно склонил голову перед алтарем, поднялся по ступенькам, и месса началась.
Дюрталь увидел, что каноник облачился в свое одеяние поверх голого тела. Оно выпирало из-под подвязок и нависало над черными чулками. Его самая обычная риза была цвета засохшей крови, посередине был начертан треугольник, оплетенный ветками бессмертника, можжевельника, барбариса, молочая, внутри которого угрожающе накренил рога черный козел.
Дюрталь преклонил колени, согнул поясницу в глубоком поклоне, как это полагалось по ритуалу. Певчие, стоя на коленях, чистыми голосами нараспев читали молитвы, растягивая последние слоги слов.
— Да это самая обычная месса, — шепнул Дюрталь мадам Шантелув.
Она покачала головой. В этот момент певчие скрылись за алтарем и вынесли оттуда медные нагревательные приборы и кадила, которые раздали присутствующим. Часовню заволокло дымом, женщины полной грудью вдыхали запах, быстро распространявшийся по рядам, а затем с расслабленными стонами начали расстегивать платья.
Священник, пятясь, стал спускаться по ступенькам и, остановившись на последней, пал на колени и резким, прерывающимся голосом возопил:
«Устроитель оргий,
Несравненный медиум, ты собираешь милостыню наших слез, ты спасаешь честь семей, благословляя очищение плодоносящего чрева, даруя забвение, ты побуждаешь матерей извергнуть выкидыш, твоя акушерская помощь избавляет их от тягот материнства, а нерожденных детей оберегает от боли поражений, горестей зрелости!
Опора отчаявшихся неимущих, надежда побеждённых, ты оделяешь их лицемерием, неблагодарностью, гордыней, дабы они могли противостоять исчадиям Бога, богатым и благополучным!
Пестун застарелой ненависти, Держатель презрения, Казначей унижений, ты один исцеляешь человека, раздавленного несправедливостью, ты нашептываешь ему мысль о мести, заносишь его руку для удара, толкаешь его на убийство, открываешь ему радость расправы, упоение свершившейся казнью, слезами, пролитыми по его вине!
Гений возмужалости, ты тревожишься о непорочной матке, ты, Сатана, не нуждаешься в бессмысленных знаках целомудрия, не кичишься безумием постничества, ты принимаешь приношения плотью от нищих и алчных семей. Ты подстрекаешь матерей продавать дочерей, соблазнять сыновей, ты покровительствуешь бесплодной, недостойной любви, вынянчиваешь, острые неврозы, служишь столпом истерик, сосудом, омываемым кровью насилия!
Владыка, мы, твои верные слуги, возносим тебе молитвы, преклонив колени. Пошли нам веселый дух злодеяний, укрытых от глаз правосудия, помоги нам познать пути колдовства, неподвластные человеческому разуму, услышь наши молитвы, накажи тех, кто нас любит и служит нам, даруй нам славу, богатство, могущество, ты, Король обездоленных, грозный Сын, изгнавший непреклонного Отца!»
Докр поднялся, протянул вперед руки и звонким, злобным голосом продолжил:
«А ты, ты, Иисус, Ремесленник мошенничества, Вор почестей, Лжекумир, призываю тебя, хочешь ты того или нет, спуститься и воплотиться в этом хлебе! Слушай же голос священника! С того дня, как ты вышел из чрева Девы, ты лишь нарушал свои обязательства, отрекался от своих обещаний, века сотрясались от рыданий, ожидая твоего пришествия, Бог беглец, Бог безмолвный! Ты назвался Искупителем, но никого не спас, ты должен явиться в лучах славы, а ты дремлешь! Продолжай же лгать, тверди тем, кто призывает тебя: „Надейтесь, терпите, страдайте, ваши души излечатся на небесах, когда вострубят ангелы“! Самозванец! Ты знаешь, что ангелы, недовольные твоим равнодушием, давно отлетели! К тебе устремлены жалобы, ты объявил себя слугой людских слез, готовым стать посредником между человеком и Отцом, но ты бездействуешь, ведь заступничество нарушит твой вечный покой, пресытившийся лицемер!
Ты забыл о том, что проповедовал бедность, приверженец банков! На твоих глазах пресс финансовых операций давит с хрустом слабых, до тебя доносятся хрипы несчастных, обессилевших от голода, женщин, продающих свое лоно за кусок хлеба, но ты лишь передаешь через своих канцелярских крыс, через фарисеев, торгующих твоим именем, через твоих наместников невнятные извинения, уклончивые обещания, Заседатель ризниц, Бог деловитости!
Чудовище, ты плодишь жизнь и навязываешь ее невинным, которых ты осмеливаешься осуждать в силу какого-то первородного греха, которых ты наказываешь, исходя из неких никому не понятных условий договора, мы заставим тебя признаться в бесстыдной лжи, в преступлениях, которым нет искупления! Ты достоин того, чтобы гвозди вновь вонзились в тебя, шипы оставили свежие язвы на теле, чтобы кровь брызнула из твоих зарубцевавшихся ран!