Генерал-адмирал. Трилогия
Шрифт:
Между тем генерал передо мной заливался соловьем:
— …одиннадцатого апреля было выпущено триста пятьдесят пуль с восемью задержками, нынче — четыре серии в шестьдесят, семьдесят пять, сто и полная лента в триста тридцать три пули с девятью задержками и тремя поломками… испытанная картечница представляет более сложный механизм, нежели испытанные у нас картечницы, стреляющие от движения рукоятки… в минуту выпускалось около трехсот сорока выстрелов. Между тем как из пятиствольной картечницы Норденфельда можно выпустить по триста пятьдесят пуль в минуту, и без задержек. Кроме того, при порче механизма картечницы Максима орудие на некоторое время перестает действовать; между тем как пятиствольная картечница при порче механизма одного из стволов безостановочно продолжает стрелять из других… Вследствие большой сложности механизма одноствольной картечницы Максима сравнительно с пятиствольной Норденфельда, у нас уже испытанной во всех отношениях и большим числом выстрелов,
И тут раздался голос самого Максима:
— Your Highness… [27]
Генерал прервался и недоуменно покосился на перебившего его изобретателя. Впрочем, он был не одинок: на американца уставились все.
— Вы не хотели бы лично испытать мое изобретение? — Андрюша переводил достаточно быстро, но поскольку они с Максимом говорили на два голоса, у меня было достаточно времени, чтобы точно сыграть лицом переход от абсолютной скуки к некоторому интересу. Нет, я не переоцениваю свои актерские способности, они вполне себе средненькие, но бог ты мой, кому здесь в голову может прийти, что великий князь, член императорской фамилии и прочая, прочая, вздумает изображать нечто перед каким-то там изобретателишкой?..
27
Ваше высочество… (англ.).
— Испытать?.. — Я задумчиво ударил лайковыми перчатками по левой руке. — А почему бы и нет?
И мы всей толпой двинулись к установленному на идиотской треноге пулемету, заметно отличавшемуся от того образа, который сложился в голове у каждого из нас по фильмам и увиденному в музеях или на реконструкциях сражений Великой Отечественной. Я уселся на сиденьице, закрепленное на тыльной, длинной опоре треноги, ухватился за рукояти и подвигал стволом. Рядом хлопотал Максим, размахивая руками, хлопая крышкой ствольной коробки и поясняя мне всякие технические тонкости. Я изобразил на лице легкую досаду. Максим мгновенно уловил мою гримасу и тут же сделал приглашающий жест. Я надавил на спусковой крючок…
Первая очередь окончилась конфузом. Уже где-то на шестом патроне подаватель закусил матерчатую ленту и пулемет заткнулся. Максим скакнул к нему, торопливо откинул крышку ствольной коробки и завозился там. Я же сидел с недовольной миной. Наконец Максим снова захлопнул крышку и, пробормотав извинения, опять сделал приглашающий жест. Я снова надавил на спусковой крючок…
Ленту в триста тридцать три патрона я не отстрелял, потому что пулемет вышел из строя. Сначала он дал четыре задержки, причем две последние разделяло всего патронов девять, а затем окончательно замолк. Впрочем, большую часть ленты он все-таки отстрелял. Навскидку патронов этак двести восемьдесят или триста. Так что с сиденья я поднялся, демонстрируя лицом вполне обоснованную смесь легкого интереса (а как же, в такую игрушку поигрался) и разочарования. Максим тут же торопливо заговорил, что пулемет-де сегодня стрелял уже довольно много, выпустил почти тысячу патронов и загрязнился, поэтому, мол…
— Ах, оставьте, господин Максим, — махнул я рукой. — Тысячу патронов! Сколько, вы там говорили, эта картечница выпускает за минуту? Триста сорок. То есть вы собираетесь продать нам картечницу, которая выйдет из строя через три минуты, после того как начнет стрелять? Смешно! Хотя… — Я обернулся и окинул взглядом агрегат. — Забавно, забавно. Для того чтобы стрелять из вашего орудия, достаточно одного человека, в то время как для картечницы требуется не менее двух…
— Ваше императорское высочество, — послышался голос из толпы окруживших меня офицеров, — дело в том, что триста сорок выстрелов в минуту выведены только вследствие длины используемой патронной ленты. А так сие устройство может выпустить все шестьсот выстрелов за минуту.
Ого, так у господина Максима имеются здесь защитники, готовые даже перечить представителю императорской фамилии?! Отлично, им и поручим разворачивание производства пулеметов. Я благосклонно кивнул:
— Ну тем более. Оружие на полторы минуты стрельбы…
И все вокруг загомонили:
— Совершенно неприемлемо!
— Идея пользования отдачею для заряжания чрезвычайно остроумна, но здесь самострельность вряд ли окажется практичной для боевых целей. Ибо прицеливание ствола, выпускающего в минуту шестьсот выстрелов, невозможно во время стрельбы, не говоря уже о дыме.
— Редкая глупость!
Все перекрыл зычный голос Драгомирова:
— И где нам взять музыкантов, способных переменять направление ствола шестьсот раз в минуту?!
А у меня в голове все время крутилась мысль: точно ли я все помню с этой самой уникальной надежностью «Максима»? Вот же он, у меня в руках, причем изготовленный лично Максимом, то есть с ручной подгонкой деталей и механизмов. И что? Задержка на задержке и поломкой погоняет! Может, ну его на хрен? Напряжем того
Короче, Андрюша и Петенька сейчас изливали на изобретателя все то, что мы с ними подробно обсудили еще несколько дней назад, а вчера даже порепетировали. Ну а куда деваться-то? Это у меня почти двадцатилетний опыт деловых переговоров, ребята же хоть и талантливы, но пока еще молоды и неопытны. За ними глаз да глаз нужен…
Я двинулся в сторону американца. Честно говоря, Хайрем сейчас выглядел не очень. В глазах этого высокого, сильного мужчины стояла обреченность. Ну еще бы, его рекламная поездка по крупнейшим государствам мира — Великобритании, Франции, Германии и России — закончилась полным провалом. Никто особенно не заинтересовался его скорострельным орудием, разработкой которого он занимался с 1873 года и в которое вложил столько своего таланта, времени и, чего уж говорить, денег. С последними у него в настоящий момент было очень напряженно… Причем, как он понял из пояснений второго молодого русского, его крах был вполне обоснован. Оказывается, здесь, в Европе, уделяют куда больше внимания развитию артиллерии и возлагают на нее куда больше надежд, чем на оружие пехоты. Какой контраст с его родными Северо-Американскими Соединенными Штатами! Любой американец, даже армейский офицер в первую очередь полагается на свой старый добрый кольт или винчестер, а уж потом на пушки, которыми командует какой-нибудь генерал. Кольт-то, он всегда с тобой — не подведет, а пушки могут и не успеть… А он-то все голову ломал, не понимая, отчего его столь великое изобретение встречает повсеместно столь прохладный прием!
Я подхватил господина изобретателя под локоток и осведомился по-английски:
— Ну что, господин Максим, как вам в нашей России?
— Я… — Американец не сразу переключился со своих грустных мыслей, поэтому слегка запнулся и лишь потом попытался перейти на светские темы: — Ну, у вас очень… очень… интересная страна. Климат как в моем родном Сангервилле. У нас там тоже много сосен. Мэн так и называют — Сосновый штат.
— А, ну так вы можете чувствовать себя как дома, — воодушевился я. — А знаете что, мистер Максим, я приглашаю вас завтра на обед. Поговорим об искусстве. Я тут по случаю приобрел несколько работ господина Мане. Очень, очень модный французский художник. Пишет в новом и чрезвычайно модном нынче стиле impression, то есть «впечатление»…
Американец шел рядом, делая вид, что внимательно слушает высокопоставленную особу, а я молол языком, приглядываясь к собеседнику: ему явно было не до светских раутов. Наконец он улучил момент и попытался вернуть меня к своим баранам:
— Ваше императорское высочество, могу ли я рассчитывать, что вы проинформируете его величество о моем изобретении?
Я удивленно воззрился на собеседника:
— А зачем вам это, мой дорогой друг? Вы же сами видите, что ваше изобретение не имеет никакой военной пользы. Нет, в ваших Северо-Американских Штатах против толп диких индейцев — может быть, но на поле боя европейских армий…