Генерал-адъютант его величества
Шрифт:
И ушел. Некогда ему было, завтрашний день был последний в поместье, поскольку послезавтра он обязательно должен быть в Зимнем дворце, встретиться в очень короткой, но важной встрече с императором Николаем I, где тот даст им (ему и цесаревичу Александру) последние наставления. И потом они должны уехать. И так, наверное, опоздают к первым боям, что не важно, и к большому сражению, что весьма плохо.
А ведь он еще должен побывать у беременной жены, где получать наставления, хе-хе, от любимой,
При таком недостатке времени, он только сумел глянуть насолонину и копчение, не только посмотреть, но и положить в рот кусочек мяса. Кажется, вкус нормальный. Хотя это ведь на третий день и на производстве. А что будет через месяц времени, и тысяч верст пути?
Но ему уже было некогда. Несколько часов бешенной скачки и он уже сидел у ног дорогой и милой Насти. На этот раз она не злилась. Ведь жена никак не ожидала мужа дома, зная, что император отправляет их на войну. А тут он будет у него целую ночь!
Но все-таки, главным образом, она не злилась на него из опасения разволновать слабую нервную систему ребенка. Макурин и это знал, правда, не от Насти. Вездесущая служанка Алена нечаянно услышала, читай, подслушала, как приходящий врач наставлял ее хозяйку, как беречь ребенка. Врач был весьма дорогой и важный, но Андрей Георгиевич был ему за эти поучения жены очень благодарен. Ведь вместо пяти-шести часов ругани и попреков не за что, он будет мило беседовать с женой и уверять ее, что она все равно красива и при том очень здорова к будущим родам.
То тоже не очень комильфо, но нервы все же бережет и тем и этим. Макурин погладил ее по руке, мягко пожурил ее за жалобу на здоровье. Интересно, а как в крестьянской семье мужья берегут своих жен? Там-то не только нет никакого лечения, но и отдыха у беременных нет. Всегда работают крестьянки, даже уже с большим животом.
А то вот высокопоставленной дворянке можно лежать на постели и капризничать почем зря, мучая окружающих.
— Дорогая, — дождавшись, пока Настя, наконец-то, замолчит, перебил Макурин, — ты не хочешь отужинать? Пора уже!
— Ах, я, наверное, такая глупая и жалкая, — слабо улыбнулась Настя, — впрочем, проси, лично я тоже хочу поесть.
Вот и еще два часа можно подержать время, а потом можно и спать. А завтра на войну, ура! Бедные турки, как они от нас отмучаются. А все от жен.
Впрочем, дергаться из-за жены во время ужина ему не пришлось. У Насти были рабочие руки, а с блюдами копошились две служанки под четким руководством Алены. Ему лишь приходилось сохранять милую улыбку и пару — другую раз самому «приглаживать» салфеткой лицо «бедной» жены.
Все остальное время Андрей Георгиевич лениво грыз ножку курицы и спасал жену от скуки. И ведь так все мужья обходятся в семейную пору. Только Алена
— Алена, ты опять заставляешь меня, а в моем лице, и Бога работать на тебя! Смотри, если Бог не разгневается, то я сподоблю!
Глупая Аленка ничего не сказало, но выжидающе посмотрела на Макурина. Ее лицо так и говорило:
— Барин, ну дай Христа ради сына. Тебе ничто не стоит, а нам с мужем радость на всю жизнь.
На эту наглую, в общем-то, простьбишку Макурин не успел ответить. Бог на этот раз сам отреагировал. В зимнем небе грозно заворочал гром, словно предупреждая мелкую умишком женщину, что б больше не мешала Богу. А то!
В сумеречном небе проскользнула крупная молния, осветившая и без того светлую комнату. А следом прокатился мощный гром. Служанки, пронзительно завизжав, бросились под постель жены, Алена осталась на ногах, но так побледнела, что стало ясно — на этот раз испугалась и даже очень.
А жена Настя, внешне оставшись спокойной, так дрогнула рукой, что золотая чайная ложка, которой она копошилась во фруктовом салате, улетела в угол и не просто так, а в красный, под иконы.
Настя печально посмотрела на нарезанные фрукты. Это вкусное блюдо, якобы придуманное французским поваром Натиньи, хотя на самом деле предложено было попаданцем, ей очень нравилось. Поколебавшись, она рукойвзяла кусочек груши. Дома можно и не быть культурной. Обратилась к мужу:
— Дорогой, тебе не кажется, что Бог был очень разгневан? Как бы и нам не попало!
Настя тоже была весьма впечатлена, если не сказать испугана. Тут император разозлится, вся Россия дрожит, а как Бог?
— Да уж, — буркнул Макурин. Обратился к Алене строго: — ну, что задумалась? Бегом подбирать ложку и тщательно ее мыть. А потом будем наказывать!
Крепостная служанка — иногда меньше, чем собачонка. Ее хоть барыня иной раз любит. Алена печально, но быстро пришла к золотой ложке. Она и так виновата, а тут еще добавят! Пришла к столу, аккуратно положила вымытую ложку:
— Барин, а можно мне платье снять, очень ладная-то одежка, порвется ведь!
Андрей Георгиевич мысленно хмыкнул. С одной стороны, да, платье, перешитое из старого наряда Насти на свадьбу Аленки и носимое иногда по ее просьбе, было очень даже великолепным. Если Алену сейчас нещадно выпороть, то и платье порвется.
Настя тоже об этом подумала и, поскольку, сегодня она была спокойна, а, значит, и не нервна, то попросила:
— Милый, а может не так жестко наказывать? Беременна ведь!