Генерал армии Черняховский
Шрифт:
Задержанный молчал, а патрульный все настойчивее домогался, почему я улизнул с передовой. Вокруг образовалось небольшое кольцо зевак, среди них были и военные. Бежать невозможно.
Украдкой осмотрел я окружающих. Искал, кто покрупнее чином. Пока не обыскали, и пистолет при мне, хотел подороже взять за свою жизнь.
Вдруг патрульный засмеялся. Он наклонился ко мне, принюхался и весело объявил:
— Да он, скотина, пьян! Швайн (свинья) пьяная!
Я поразился: какое чутье у этого волкодава! Всего ведь по стопке выпили с Николаем Марковичем за удачу.
Трудно
Хорошо, что не обыскали! Пистолет, будто напоминая о себе, постукивал по ноге. Я шел, покачиваясь слегка, как и полагается пьяному. Посматривал по сторонам. Патрульные, посмеиваясь, разговаривали между собой, подталкивали в спину, когда я шагал слишком медленно:
— Ком! Ком! Шнель!
Я был внешне вроде бы безразличен к тому, что происходит, а в голове одна мысль: «Надо действовать! Надо что-то предпринимать! Если заведут в помещение, все пропало, оттуда не уйдешь. А где эта комендатура? Может, вон там, где освещен подъезд?»
Шли мимо двухэтажного дома, разрушенного бомбежкой. Внутри черно. Лучшего места не будет!
Я выхватил пистолет, в упор выстрелил в патрульных и, вскочив на подоконник, прыгнул внутрь дома. Сзади послышались отчаянные крики. Поразило — кричала женщина по-русски: «Он убил патрулей! Сюда заскочил! Сюда!»
Я делал все автоматически. Совсем не думая о том, что когда-то изучал приемы «отрезания хвоста», остановился у стены за одним из поворотов и, как только выбежал первый преследователь, выстрелил ему прямо в лицо. Другие залегли, спрятались за угол стены. Теперь они будут искать обходы. А я сразу после выстрела выпрыгнул из окна во двор, перемахнул через забор, перебежал садик. Выглянул из ворот на улицу, быстро перешел ее и опять скрылся во дворе.
Так и бежал по дворам, перелезая через изгороди. В одном из дворов женщина снимала с веревки белье. Я молча прошел мимо к воротам. Она с изумлением посмотрела на странного немца, который почему-то лезет через забор.
Ближе к окраине не стало дворов общего пользования. Калитки заперты.
Пошел я тихой улицей. По ней мало ходили и совсем не ездили.
Погони пока не слышно. Но служебная книжка на имя Шуттера осталась у патруля, и я не сомневался, что из немецкой комендатуры позвонили в 186-й пехотный полк. Теперь, конечно, установлено, что никакого Шуттера там нет. Значит, его начнут искать всюду — и в городе, и на дорогах.
На ходу я оценивал обстановку: «Восемь часов. Быстро я проскочил город — заборы не помешали! Впереди еще целая ночь. Этого вполне достаточно, чтобы пробраться к своим».
Подошел к развилке дороги. Столб с указателями подробно информировал, в какой стороне какие деревни и сколько до каждой из них километров. Одним ответвлением дорога уходила к лесу. Я выбрал это направление: в лесу легче маскироваться. Однако вскоре я понял, что ошибся: лес был полон звуков. Гудели моторы танков — их, видимо, прогревали. Перекликались
Свернул я с дороги к обширной поляне, к поваленному дереву в конце поляны. Но, подойдя ближе, вдруг разглядел, что это не дерево, а ствол зенитной пушки. Поспешил в обход.
Обойдя батарею, опять двинулся на восток. Лес кончился, впереди у самого горизонта вспыхивали и гасли осветительные ракеты. «Значит, выхожу к траншейной системе». Но здесь войска стоят плотнее. Нужен маскировочный костюм, а его нет. Дерево, у которого зарыл свой костюм, где-то совсем в другом месте.
Ползком, «скачками», то обливаясь потом, то надолго замирая без движения, я достиг, наконец, желанной цели. Между мной и нейтральной зоной осталась одна траншея и проволочное заграждение. К этому моменту я настолько устал, что едва мог двигаться. Тело было как деревянное. Хотелось одного: поскорее выбраться за проволоку! Она совсем рядом, но по траншее ходит гитлеровец.
Я заметил его каску издали. Каска проплывала вправо шагов на двадцать, влево — на десять. Я пересчитал эти шаги не раз. Когда часовой шел вправо, делал пятнадцатый шаг и должен был сделать еще пять, находясь ко мне спиной, я подползал ближе к траншее. Когда часовой возвращался, я лежал неподвижно. В кино показывают, как разведчики подползают к часовому. Чепуха! Услышит, на то он и часовой! Надо подползать к тому месту, куда он сам придет. Так я и делал, он идет от меня, а я на несколько метров вперед.
И вот, наконец, достаточно протянуть руку и можно дотронуться до каски часового, когда он подойдет сюда.
Самое правильное — без шума снять его и — в нейтральную зону. Но я чувствовал: сейчас это не под силу. Я настолько изнемог, что гитлеровец легко отразит мое нападение.
Убить из пистолета — услышат соседние часовые, прибегут на помощь. Что же делать? Перепрыгнуть через траншею, когда фашист будет ко мне спиной? Но я не успею отползти. Это сейчас он меня не видит, потому что я сзади, а он смотрит в сторону наших позиций. На противоположной же стороне траншеи я окажусь прямо перед его носом… Но и так лежать дальше нельзя. Единственный выход — собрать все силы и ударить фашиста пистолетом по голове, когда будет проходить мимо — оглушить!
И вот, когда немец вновь поравнялся со мной, я ударил его пистолетом по каске. Плохо! Удар получился вскользь. Гитлеровец с перепугу заорал, бросился бежать. Пришлось в него выстрелить и мигом выпрыгнуть из траншеи к проволочному заграждению. Ухватившись за кол, полез по нему, опираясь ногами о проволоку. Сзади уже кричали, стреляли.
О колючки проволоки разодрал одежду и тело. Перебрался уже и через второй ряд, и тут что-то тяжелое ударило в голову. Я потерял сознание.
Когда очнулся, в первую минуту ничего не мог понять. В глазах плыли оранжевые и лиловые круги. Чувствовал сильную боль, но где именно болит, сразу не разобрался. Пытался восстановить в памяти, что произошло. И вот смутно, будто очень давно это было, припомнил: «Лез через проволоку, потерял сознание от удара. Ранен… Но куда? И где я сейчас?»