Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Крайняя непопулярность Директории объяснялась не только ее непоследовательностью в решении внутренних проблем, но и сумбурностью внешней политики. Долгое время оставалось неясным, нужно ли стремиться к полному отделению от России или достаточно ограничиться требованием автономии в рамках федерации, продолжая линию Центральной Рады. На полный разрыв с Москвой подтолкнул и Брестский мир, и занятие Киева большевистской армией во главе с левым эсером Муравьевым, который спустя полгода был застрелен большевиками в ходе подавления эсеровского восстания. Первый приход красных ознаменовался трагической и нелепой гибелью под Кругами 30 января 1918 г. нескольких сотен киевских студентов, гимназистов и юнкеров, жестокой расправой с русскими офицерами, захваченными в Киеве, причем удар обрушился и на головы части романтически настроенной украинской молодежи. Одним словом, для претензий в адрес Москвы оснований хватало.
Чего не было, так это пресловутого «засилия евреев в высших эшелонах власти», которым задним числом украинские шовинисты
Если уж искать подлинные причины трагедии украинского и еврейского народов, то лучше присмотреться к тем, кто возглавлял силы, боровшиеся за власть в Украине. Конечно, они во многом отличались друг от друга, но только не в национальном отношении. Во главе «харьковских» большевиков стояли Раковский, Пятаков, Коцюбинский, Шумский, Любченко, Затоиский, Скрыпник, Антонов-Овсеенко, Артем (Сергеев), Чубарь, Балицкий. После расстрела гетманской «вартой» первого председателя Харьковского Совета, еврея-портного Тевелева (его имя лет сорок носила центральная площадь города, пока в «застойные времена» ее не переименовали в Советскую, тем самым ликвидируя ненужное свидетельство еврейского участия в создании УРСР) с «пятой графой» у харьковского руководства было все в порядке. Как и у киевского. Впрочем, там до поры до времени болтался в обозе «министр по еврейским делам» Пинхас Красный, пока не сбежал к большевикам.
Однако имелось очень серьезное различие между двумя руководящими группами, о котором до сих пор не упоминалось. Это различие — в уровне профессионализма. У харьковских лидеров за плечами годы подполья, тюрьма, ссылка, эмиграция, большой опыт организаторской, пропагандистской работы и партийной борьбы. Профессионалы, в ленинском понимании этого слова, они знали законы партийной дисциплины и умели их соблюдать. Все это давало им огромное преимущество перед «командой любителей» — киевским возглавлением. Города Украины, русские по своему существу, что признавали все «директорианцы», делегировали в ряды участников гражданской войны немало интеллигентов, но не в петлюровские ряды, а к Деникину или большевикам. Украинское руководство черпало силы из очень малочисленной национально-сознательной (національно-свідомої) украинской интеллигенции города и села, которую И. Мазепа характеризовал следующим образом: «Интеллигенция; которая тогда у нас имелась, была тоненькой пленкой, что почти беспомощно плавала на поверхности взбудораженного революционного моря». Вот она-то и взялась в невероятно тяжелых условиях создавать украинское национальное государство, не имея ни ясной политической программы, ни организационного и агитационного опыта, ни четкого представления о возможных союзниках и характере взаимоотношений с ними. Отсюда провал в переговорах с Антантой, унизительная зависимость от «закадычных врагов» — поляков, ничего не давшие попытки установить контакт с большевиками и целый ряд других больших и малых провалов, так дорого стоивших населению Украины.
«Нам хватало энтузиазма и азарта в нашей тогдашней освободительной борьбе, — вспоминал бывший премьер И. Мазепа, — но для государственного строительства нам не хватало организованных и хорошо подготовленных сил, не хватало людей дисциплинированных, с характером, людей с профессиональным и общеполитическим образованием. Как результат, во многих областях государственной жизни ширились безответственная «атаманщина» и произвол во вред украинской освободительной борьбе».
Что касается самого Симона Петлюры, то о его «профессионализме» И. Мазепа отзывается крайне неуверенно: «Вообще-то Петлюра производил впечатление революционера-профессионала, который поставил крест на своей служебной карьере (речь идет о предвоенных годах. — Ю. Ф.) и революционную деятельность ставил на первое место». И. Мазепа, конечно, понимал, что бросить бухгалтерию — это еще не значит стать революционером-профессионалом. В теории С. Петлюра был откровенно слаб, что особенно проявлялось в дискуссиях, и «М. Порш, тогда наиболее видный член партии (украинских социал-демократов)… почти всегда разбивал его идеи немилосердной критикой». Как это ни парадоксально, слабость С. Петлюры превратилась в его силу: он потому и оказался лидером, что, в отличие от более дальновидных Грушевского, Винниченко, Порша, не вышел из борьбы, сохранял оптимизм даже тогда, когда для этого не было уже никаких оснований. О том пишут многие его соратники (А. Доценко, Б. Мартос, И. Мазепа и др.), выдавая политическую
Что же делать, если «атаманами были люди, которые… даже военную карту не умели читать», как писал на страницах газеты «Стрелец» 11 сентября 1919 г. бывший министр галичанин Назарук, возглавлявший прессу и пропаганду в правительствах Чеховского и Остапенко, а теперь едко критиковавший «справа» Директорию и правительство социалистов Б. Мартоса. Он объяснял, почему опытные военачальники, в том числе генералы с украинскими корнями, не желают сотрудничать с С. Петлюрой. Действительно, Верховный атаман, никогда не служивший в армии (земгусарство — не в счет), не пользовался авторитетом у таких подчиненных ему профессионалов, как Греков, Кравс, Коновалец, Мельник. Ему многого не хватало, чтобы справиться со своей миссией. И. Мазепа старается подчеркнуть достоинства своего погибшего шефа. Он даже использует аргумент, рожденный специфической атмосферой 30-х годов, когда создавался его фундаментальный труд: «Гитлер, Муссолини и многие другие выдающиеся мужи нашего времени тоже подтверждают правило, что не формальное школьное образование, не диплом, а талант и самообразование имеют решающее значение в формировании личности политического деятеля». Убедительный аргумент! Жаль, что, создавая книгу, И. Мазепа не знал, чем кончат названные им «самородки».
Однако будем справедливы к автору: чувство реальности берет верх, и он после ряда оговорок признает несоответствие С. Петлюры занимаемому им посту. «По характеру Петлюра не был склонен к радикальной борьбе с деструктивными элементами как на фронте, так и в тылу, — пишет И. Мазепа. — Ему не хватало «твердой руки» для того, чтобы поддерживать дисциплину и повиновение там, где этого требовало общее дело». Можно ли недостаток знаний и дипломатических способностей, умеренность политического таланта и нехватку твердости компенсировать оптимизмом, благодаря которому «в критический момент он не потерял голову и не впал в отчаяние»? Воздавая должное оптимизму и энергии С. Петлюры, трудно отказаться от мысли, что отсутствие ряда необходимых государственному деятелю качеств сводило многие из его начинаний к хорошо известному в русской истории «кипенью в действии пустом» с весьма плачевными, а порою и трагическими результатами.
Многим деятелям украинского лагеря был присущ восторженный оптимизм, который помогал подменять реальность радужной мечтой. Например, глава Директории В. Винниченко мечтал о том, «как большевики будут удирать с Украины перед танками и «слепящими машинами» (была ведь и такая фантазия! — Ю. Ф.) Антанты». Об этом сообщает И. Мазепа и тут же с горечью добавляет: «Тогда никто не верил, что войска Антанты, вооруженные новейшей техникой, будут вынуждены бежать с Украины».
А если бы не бежали? Если бы силою этакого «гиперболоида» и танков удалось одолеть большевиков? Что это принесло бы Директории? И тот же, не лишенный проницательности, Исаак Мазепа заявляет: «Если бы у Антанты были силы, она, очевидно, восстановила бы «единую Россию», а Директории дала бы по шапке». Характерно, что это весьма острое замечание автор, как и в ряде подобных случаев, «опустил в примечание».
Насколько же разумнее, трезвее своих самозваных предводителей были простые украинские крестьяне, которые не верили ни в какую Антанту и ее «бескорыстную помощь», в то время как руководство заискивало перед начальником штаба французского экспедиционного корпуса полковником Фрейденбергом, ведя с ним переговоры на станции Бирзу-ла. С украинскими «самостийниками» надменный полков ник «держал себя так, как будто он не на Украине, а в какой-то африканской колонии с дикими неграми». Возможно, посланцы Директории приняли бы все условия французов, если бы одним из пунктов не было отстранение от власти «революционеров» — С. Петлюры и О. Андриевского. Это условие для посланцев С. Петлюры было абсолютно неприемлемо, что и завело переговоры в тупик. В это время столь же безуспешно шли переговоры с большевиками в Москве. Их вел С. Мазуренко.
Срыв диалога с французами ничего не менял, так как вскоре экспедиционному корпусу и «добровольцам» пришлось бежать из Одессы, откуда их выдворил недавний петлюровский атаман Матвей Григорьев. Он отчасти поэтому и порвал с Директорией, что она ему вязала руки, мешая расправиться с интервентами и деникинцами. Срыв же переговоров с большевиками был чреват тяжелыми последствиями.
Как на политическом, так и на дипломатическом фронте Директория побед не добилась, хотя и разослала свои миссии во многие европейские государства: желающих «представительствовать» за рубежом и там переждать тяжелые времена оказалось достаточно. Остро не хватало среди украинских националистов людей, способных вести серьезную государственную работу. Самое досадное, что такие люди в Украине имелись: это была еврейская интеллигенция, которая в 1919 году совершенно определенно отдала свои симпатии, знания и энергию не пустым мечтателям из лагеря «самостийныкив», чья трескучая болтовня тонула в криках и стонах уничтожаемого без всякой вины украинского еврейства, а большевикам, куда менее романтичным, но знавшим, что и для чего они делают. Они, например, знали, как бороться с погромами, какой политический капитал, а не только нравственное удовлетворение, это может принести. Своей победой они во многом обязаны еврейской интеллигенции, по тому, что евреи оказались по преимуществу в большевистских рядах, они, большевики, обязаны не только себе, но и своим недальновидным, непрофессиональным противникам.