Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона
Шрифт:
— Такое относится только к молодому офицерству, Михаил Гордеевич. Они в большинстве видят себя в войне патриотами России, горят отличиться в боях. А другая их часть сегодня заседает в комитетах.
— Мне это знакомо, Дмитрий Григорьевич. Я готов собрать под добровольческие знамена боевое фронтовое офицерство.
— Тогда перейдем к делу. Я решил создать на фронте несколько добровольческих отрядов из офицерской молодежи. Туда войдут добровольцами сознательные нижние чины, юнкера А потом все эти отряды свести в полноценный добровольческий корпус, с кавалерией
— Надо записывать в добровольцы всех, кто пожелает, кто умеет держать в руках винтовку. Привлечь казаков.
— С казаками вопрос, к сожалению, открыт. Полки донского казачества сегодня в своем большинстве к событиям нейтральны. Хотя дисциплина и порядок у казаков, как и прежде, высоки.
— Дай бог, Дмитрий Григорьевич. Казачество скоро поймет, что от происходящих событий им в стороне не устоять. Тогда и Дон свою силу покажет.
— Это будет не сегодня, Михаил Гордеевич. А пока нам с вами фронт удержать надо, чтобы он в бездну прокламаций не провалился.
— Тогда позвольте, господин генерал, приступить к делу?
— Начинайте, господин полковник. Завтра утром прошу представить мне ваш конкретный план создания добровольческого отряда здесь, в Яссах.
— Будет исполнено…
То, что в эту памятную для себя ночь Дроздовский не сомкнул глаз, говорить не приходится. Слишком много было им видено и пережито в осенние дни 1917 года, когда на его глазах рушилось все то, что было для него святым с детства.
Он вспоминал то, как полки отказывались выполнять приказы о переходе в наступление. Видел командиров, у которых опускались руки. Не мог пройти мимо картин вопиющей для идущей войны анархии в тылах и на железных дорогах. Ему слышался голос полкового священника его 60-го пехотного Замостского полка, которого уже почти никто не слушал. Вспоминал лица солдат, которые спешили на нейтральную полосу брататься с врагом, которых он возвращал обратно в окопы пулеметными очередями выше голов. Читал в донесениях из штаба армии о солдатских самосудах над требовательными командирами, которые помнили о своем долге.
Все это были жуткие для офицера-фронтовика картины, ставшие обыденными во многих полках. Ситуация была лучше только там, где сохранялись еще в немалом числе солдаты-старослужащие, где существовала спайка и единение среди офицеров. Там отобрать у них личное оружие было для солдатских комитетов, скажем прямо, делом не простым.
Полковник Дроздовский, который уже дважды мог быть кавалером Святого Георгия, перед тем как изложить план создания добровольческого отряда на бумагу, спросил самого себя:
— Что есть воинский долг, мой долг русского офицера перед Отечеством?
И сам же без раздумий ответил себе:
— Служение России и династии престолонаследников Романовых. Россия была и должна остаться великой империей Европы и Азии…
На следующий день во фронтовом штабе у Щербачева состоялась новая встреча, которая больше напоминала деловой разговор двух единомышленников, теперь уже всецело доверявших друг другу в общем деле. Оно тогда еще
Оба собеседника являлись с училищной скамьи монархистами по убеждению. И относились к числу тех монархистов из числа людей военных, которые понимали, что удержать старую императорскую Россию на исторической сцене можно только силой оружия. Ни тому ни другому строить иллюзий не приходилось, поскольку драматические для Отечества события развивались у них на глазах.
Щербачев, кратко поприветствовав номинального командующего 14-й пехотной дивизии, без вступлений приступил к делу:
— Михаил Гордеевич, я решил создать из верных долгу частей и отдельных военнослужащих добровольческий корпус. Ваше мнение, полковник?
— Я только за, Дмитрий Григорьевич. Готов вступить в него хоть сейчас на любую должность, даже рядового стрелка.
— Весьма похвально для павлона и полковника Генштаба.
— Другим быть сегодня не имею права, господин генерал. Позвольте спросить вас о главном?
— Спрашивайте.
— Для какой цели вами задуман фронтовой добровольческий корпус? Ведь он же не удержит фронт силой в несколько полнокровных армий, наших и румынских?
— Разумеется, не удержит. Даже если и ляжет костьми весь без остатка в боях.
— Тогда куда вы поведете целый корпус? На казачий Дон, Одессу, Киев? Или на соединение с теми, кому не равнодушна судьба России?
— Думаю, что будет так, Михаил Гордеевич. Антанта не допустит, чтобы король Фердинанд по западную сторону Прута оставил последний кусок земли своего королевства. Германия и ее союзники, особенно Австро-Венгрия, воюют уже из последних сил. Русский фронт на пороге краха Последнюю точку в его развале поставил Петроградский совет с его председателем Бронштейном-Троцким Вы это осознали? Или еще нет?
— Осознаю, Дмитрий Григорьевич. Но верить, скажу честно, могу только разумом, но не сердцем.
— Сегодня, дорогой Михаил Гордеевич, это проза революционного разлива Нам уже не удержать от развала русскую армию. Наша задача сохранить ее боевое ядро, наше офицерство.
— Так говорил Верховный главнокомандующий генерал от инфантерии Алексеев.
— Да, именно он, Михаил Васильевич. Вы имеете сведения о том, что он создал подпольную Алексеевскую организацию, которая отправляет добровольцев из столиц, с фронтов, из тыловых гарнизонов на Тихий Дон?
— Знаю. Значит, наш добровольческий корпус тоже пойдет на Дон, на соединение с идущими туда алексеевцами?
— Только туда, на тихий сегодня Дон. Там боевой атаман Каледин, мой фронтовой товарищ. Дай бог, чтобы нам все это удалось.
— Позвольте спросить, Дмитрий Григорьевич, каким вы видите фронтовой добровольческий корпус?
— Называться он будет пока условно корпусом русских добровольцев. Бригад из двух, а то и трех. Во главе полков — только боевые командиры, такие как вы, Дроздовский. Вам быть бригадным начальником, хотя вы и в чине полковника.