Генерал Империи
Шрифт:
Но цирк на этом не закончился. Утром 22 числа Максим провел свой небольшой импровизированный «Нюрнберг» на котором судил бывшего Императора и бывшего султана за преступления против человечества. А заодно и их ближайших сподвижников. Францу-Иосифу было вменен в вину геноцид славян, а Мехмеду V – армян.
Это было очень необычное для эпохи обвинение, немало удивившее всех. Ведь эти люди были подданными указанных монархов. И это личное дело суверенов – карать их или миловать.
Максим же считал иначе.
Отказать себе в том, чтобы одним махом заработать еще пригоршню очков
Все прошло быстро, лихо и сурово. В духе советских троек. Максим старался максимально все не затягивать, так как мог нарваться на долгие, многолетние разбирательства. Поэтому, как и в ситуации с мирным договором, продавил все на своем авторитете. И уже утро 23 октября всех приговоренных казнили на площади перед Святой Софии при большом скоплении народа.
Изначально Максим желал всех осужденных раздеть донага, а потом повесить на общей виселице. Чтобы они задорно раскачивались и болтались там. А дальше, через денек-другой, отрубленные головы осужденных выставить на пиках у храма, а тела выбросить в сточные рвы. Но потом сжалился. Элизабет уговорила так не поступать. И турчанка…
Турчанка… да… странная девица. Поначалу он ее просто хотел обычной животной страстью. Но не насиловать, а по взаимной симпатии. Не успел. Только слегка обработал, расположив к себе. А потом приехала жена… и все как-то завертелось. Пришлось продолжать держать марку и строить из себя правильного супруга.
И это оказалось очень разумно, так как «дикая кошка» прекрасно владела немецким и охотно стала на нем общаться с Татьяной Николаевной. Ту-то, конечно, «благими намерениями» было не провести. Она сразу раскусила планы супруга. Поэтому решила вернуть шпильку и пришли с Элизабет и этой особой уговаривать его смягчить приговор. Дескать, не стоит так бестактно обращаться с августейшими особами.
Бабьи слезы, перемешанные с сексуальным желанием, сделали свое дело. И если Элизабет была беременна, отчего особой сексуальностью похвастаться не могла. То турчанка явила полуголая в удивительно вызывающем наряде. А Татьяна Николаевна стояла рядом, под ручку, и улыбалась так, с ехидцей.
Так или иначе, но и бывшего Императора, и бывшего султана, и всех, кого осудили с ними скопом, просто расстреляли. Со всем почетом и уважением. То есть, выводили в достойной одежде. Ставили возле стенки. Давали залп комендантским взводом. Грузили тела в гробы и увозили для погребения. Чин по чину. Смерть – она всяко не хороша. Но смерть позорная не хороша вдвойне. Не столько тем, кого убивают, сколько тем, кто остается жить… с этим позором.
– И какая будет моя награда? –
– Награда?
– Ты хотела этого – не я. Я планировал их казнить с максимальном позором и мучениями. Даже отдал приказ искать мягкие веревки, которыми можно было бы приспускать тела и давать им отдышаться, а потом снова подтягивать. И тянуть такие пытки пока осужденный не выбивался из сил. Поверь – толпе бы это кровавое зрелище понравилось бы. А ты все испортила. Зачем ты притащила этих женщин? И ладно еще Элизабет, а эту юную особу ты для чего ко мне полуголой приводила? Что за цирк?
– Ты ведь хотел ее? Я отвернусь.
– Танюш, что ты несешь?
– Я? – Ехидно переспросила Татьяна Николаевна. – Ничего такого. Ты хочешь эту женщину. И, если бы я не приехала, взял бы. Возможно зачал ей ребенка. А то и не одного. Вперед. Она не против. Мы уже все выяснили. Ее вполне устраивает положение наложницы такого грозного воителя.
– Позволь мне самому решать, когда и кем спать, – холодно процедил Максим.
– Не позволю. Не забывай – ты мой муж.
– Вот именно. Муж. Что ты тут устраиваешь?
– Давай не будем обманывать друг друга, – чуть задрожавшим голосом произнесла Татьяна. – Эржи ведь твоего ребенка носит. Так ведь? Можешь не отвечать. Она призналась. Что? Ничего не хочешь сказать?
– А что я должен сказать?
– Ты не умеешь врать. Понимаешь? Не умеешь. Ты никогда не позаботился бы о ком-то чужом и пустом для тебя. Твое благородство обращено только к своим. Элизабет никогда бы не была тобой облагодетельствована столь многим просто так, даже в пику мне.
– Тебя послушать, эта девчонка тоже или беременна, или уже родила мне детей.
– Если я ей не перережу глотку, то родит. Не сейчас, так потом. Рано или поздно ты залезешь ей под юбку.
– Дать нож?
– Ты серьезно?
– Что с тобой происходит? – После долгой паузы, раздраженно спросил Максим.
– Ты же видишь – у нас ничего не получается. Я верила. Я надеялась. Я мечтала. Но все пошло как пошло. У нас не получилось любящей семьи. Но я не жалею. Если бы мы с тобой не сошлись, то я бы уже была мертва… и у меня не родилось бы двух таких замечательных сыновей. Ради них – я прощу тебе все. Только…
– Что? – Выгнув бровь, спросил Максим, напряженно глядя ей в глаза.
– Только постарайся больше меня публично не позорить. Хочешь баб – пользуй. Сколько хочешь. Но – не позорь меня. Мое доброе имя важно для моих детей. Что они тебе скажут, когда вырастут? Сделай это ради них. Ради их веры в то, что они выросли в любящей семье.
Татьяна сказала, жуя губы и чуть не плача.
Максим ей ничего не ответил, мрачно играя желваками.
Казнь закончилась. Наш герой с супругой отправились в автомобиль, на котором добрались до Топкапы. Удалились приводить себя в порядок и готовиться к празднику. Но Максим не усидел. Не выдержал. Заглянул в покое к Тане, где и застал ее тихо плачущей в окружении что-то щебечущих служанок. Увидев Меншикова, они выпорхнули словно встревоженные воробьи, оставив пару наедине друг с другом.