Генерал из трясины
Шрифт:
Не дядя Андрей, а Андрей Андреевич. Лучше бы, конечно, товарищ генерал, но и так тоже вполне официально в устах ребенка.
Но, с другой стороны, как еще можно относиться к человеку, который общается с товарищами детства, с родственниками, вечерами выступая в клубе, рассказывая на лекциях о том, что творится в мире.
Нет, Власов не был мизантропом.
Друзья и приятели, безусловно, были у него. Известно, например, что добрые отношения сложились у Власова с его тестем — Михаилом Николаевичем Ворониным.
«Мне, как и ему, так хотелось видеть друг друга, — напишет сам
Но — увы! — воспоминания этих людей не сохранились.
Похоже, что после 1942 года друзья и знакомые Власова торопливо сжигали его фотографии, уничтожали свидетельства близости с генералом-изменником. Похоже, что сослуживцы Власова старательно забывали генерала и — это факт! — сумели позабыть его.
И это, конечно, тоже суд, тоже приговор.
Так получается, что Власов сразу возникает на немецких фотоснимках, в кадрах фашистской кинохроники, в воспоминаниях офицеров немецкой разведки и «Вермахт пропаганды».
Высокий, чуть сутуловатый генерал в очках, делающих его похожим не то на сельского учителя, не то на бухгалтера; в нелепой — странная смесь вермахтовского мундира и советского кителя с широкими обшлагами — форме цвета хаки.
Но и здесь тоже только вывеска, только название фирмы — «Генерал Власов», а самого Власова нет.
И бесполезно вчитываться в воспоминания сотоварищей Власова по службе у немцев, мы не узнаем из них, любил ли, к примеру, Власов охоту. Или рыбалку? Или предпочитал собирать грибы? Какие книги читал Власов и любил ли вообще читать?
Бесполезно вглядываться в фотографии. Почти и нет снимков, где генерал Власов смеется или хотя бы улыбается.
Везде тяжелое, окаменевшее, словно маска, лицо.
И везде: и на фотографиях, и в воспоминаниях — «Власов — предатель», «Власов — патриот», «Власов — изменник», «Власов — создатель Русской Освободительной Армии» — только название, только фирма, словно и не был Власов никогда живым человеком…
Глава четвертая
Великая Отечественная война переменила все, но и она не сумела нарушить блистательный ход карьеры генерала Власова.
22 июня 1941 года в 3 часа 00 минут генерал-майор Власов получил приказ о приведении войск в полную боевую готовность.
24 июня его 4-му механизированному корпусу [12] был отдан приказ: разгромить прорвавшуюся в районе Немировки немецкую группировку.
Приказ этот запоздал.
12
Еще одно любопытное совпадение. Власов начинал войну, командуя мех. корпусом. В конце войны, для пленения Власова тоже будет послан мех. корпус.
24 июня главная угроза исходила уже не из района Немировки.
Танковые колонны немцев нанесли удар в направлении Луцк- Дубно, угрожая расчленить войска фронта. По приказу генерал-полковника М.П. Кирпоноса 4-й и 15-й корпуса три дня вели ожесточенные бои, пытаясь прорвать оборону противника.
3 июля корпус генерал-майора Власова был переброшен в район Бердичева, чтобы не допустить прорыва немцев к Житомиру. Здесь сосредотачивалась довольно значительная группировка советских войск (4-й, 15-й, 16-й, 36-й, 37-й механизированные корпуса, 5-й кавалерийский корпус, 49-я стрелковая дивизия), но контрудар так и не состоялся.
Скоро корпус Власова был отведен в район Киева.
17 июля Андрея Андреевича Власова вызвал в Киев Семен Иванович Буденный.
Вспоминая все эти события через два года, Власов в своем «Открытом письме» «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» даст своим действиям достаточно высокую оценку:
«Мой корпус в Перемышле и Львове принял на себя удар, выдержал его и был готов перейти в наступление, но мои предложения были отвергнуты. Нерешительное, развращенное комиссарским контролем и растерянностью управление фронтом привело Красную армию к ряду тяжелых поражений.
Я отводил войска к Киеву. Там я принял командование 37-й армией и трудный пост начальника гарнизона города Киева.».
«Когда мы с Кирпоносом подбирали кандидатуру на должность командующего 37-й армией, которую мы формировали для обороны Киева, — пишет в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев, — управление кадров Киевского военного округа рекомендовало нам назначить Власова».
Никите Сергеевичу почему-то запомнилось, что Власов вышел к Киеву «безлошадным». «Пришел, — пишет он, — небезызвестный Власов с кнутом, без войск».
Тут Хрущев явно путает своего читателя, и путает отнюдь не случайно.
Обстановка в Киеве была суровой, необходимо было мгновенно принимать ответственные решения, и при этом любой промах мог стать для Хрущева роковым.
Как истинный партиец, Хрущев не собирался брать на себя ответственность за назначение Власова. Он позвонил товарищу Маленкову, ведавшему кадровыми вопросами в Центральном Комитете.
— Какую рекомендацию ты мог бы дать на генерала Власова?
— Тыне можешь себе представить, что творится вокруг, — ответил товарищ Маленков, не хуже Хрущева чувствовавший партийную ответственность. — Вся наша работа остановилась. У меня здесь нет ни одного человека, чтобы тебе помочь. Поступай так, как считаешь нужным, и бери на себя всю ответственность.
«Мне не оставалось ничего иного, как положиться на рекомендации, полученные от других военных, — сокрушенно признавался Никита Сергеевич. — Опираясь на них, мы с Кирпоносом решили этот вопрос положительно, назначив Власова командующим.
Власов взялся за дело решительно и энергично.
Он сколотил свою армию из отступающих и вырвавшихся из немецкого окружения частей и на деле доказал, что мы сделали правильный выбор. Он всегда спокойно держался под огнем, обеспечивал твердое и разумное руководство обороной Киева. Он выполнил свой долг и не позволил немцам взять Киев фронтальной атакой с ходу. И когда Киев в конце концов пал, то это произошло в результате обхода и сосредоточения немецких войск значительно восточное города. А не потому, что Власов не обеспечил жесткой обороны».