Генерал Кононов. Том II
Шрифт:
Ваши антисталинские силы на той стороне окажутся в ваших рядах только тогда, когда они убедятся, что вы идете в Россию без немцев. И никак не раньше.
О походе, с целью освобождения России от коммунизма, совместно с немецкими войсками теперь не может быть и речи. Гитлеровские идиоты достаточно потрудились, чтобы закрыть немецкому солдату туда дорогу навсегда.
Зная чаяния народа сегодняшней России, я солидарен с ним. Я готов приложить и приложу все свои силы, чтобы помочь вам».
Кононов был восхищен пониманием существующего положения вещей Донским Атаманом.
Большинство
Слушая ген. Татаркина, невольно приходилось удивляться и восхищаться им.
«Господин генерал, — сказал Кононов, — я очень удивлен и тронут пониманием вами положения. Простите, но я должен сознаться, что никак не ожидал, что среди старых генералов-эмигрантов есть такие, как вы, люди. Между нами и вами совершенно не видно никакой разницы».
«Да, да… многие старые эмигранты витают в облаках, но что же будешь делать, каждому жалко потерянные блага», — проговорил Донской Атаман горько улыбаясь.
Кононов, рассказывает ему о том с каким трудом ему удалось организовать свой полк, с какой верой и надеждой он начал борьбу, совсем не предполагая, что немцы столь глупы, сколь они на самом деле оказались, сколько уже пролито крови и т. д. и т. д. Говорит, что ему известно, что ген. Власов бьется изо всех сил, чтобы организовать борьбу большого размаха, но что немцы не идут на это, упорствуют. Что нужно казачью дивизию развернуть в более крупное соединение, удалить из него немцев, соединиться с Власовым.
«Я знаю, меня не любят и опасаются немцы, — говорит Кононов, — но они меня не трогают потому что знают с чем это связано. Немцы знают на что способны мои казаки мои славные сыны-герои…
В дивизии немцы через всяких полу-дураков распространяют пропаганду Розенберга, направленную на расчленение России. Они стараются внушить казакам, что их главный враг — русский народ, якобы поработивший казачество, и прочую чушь. Эти идиоты льют воду на мельницу Сталина. Конечно, эта глупая пропаганда успеха не имеет, а у меня в полку эти «пропагандисты» вообще не показываются, так как хорошо знают, что мои сыночки за такую болтовню могут им язык с корнем вырвать.
Ведь вы подумайте только, до чего эти идиоты дошли?!»
Донской Атаман сокрушенно качает головой и тяжело вздыхает.
Разговор затянулся до поздней ночи.
На другой день за обедом, на котором присутствовали старшие и некоторые другие офицеры полка, завязался оживленный разговор с гостями. За два дня освоившись с ними, молодые кононовские офицеры стали задавать гостям вопросы — спрашивать о роли казачества в императорской России, о роли казачества в Белом движении и какие цели преследовала его идея.
Ген. Шкуро живо и метко отвечает на все вопросы и нисколько не смущается если они колки.
«Господин генерал, разрешите спросить вас, — обращается к ген. Шкуро один молодой офицер, — как вы считаете, должны ли мы — казаки — теперь продолжать бороться за то же, за что
«Ишь, ты, какой мудрец! — воскликнул ген. Шкуро и обведя всех хитрым смеющимся взглядом, подумал несколько секунд сделавшись серьезным, твердым голосом сказал. — Хорошо, я тебе отвечу на эти вопросы».
Все внимательно, с интересом впились в него глазами.
«Идея первых Белых вождей ген. Алексеева, ген. Корнилова, Донского Атамана ген. Каледина преследовала цели подлинно народные. Эти Белые вожди для себя ничего не хотели. Они стремились спасти единство и величие нашего с вами Отечества. Они отдали свои жизни за эти идеи. Белое Движение было осквернено после гибели этих честнейших сынов России. После их гибели во главе Движения оказались люди, которые не сумели привлечь в свои ряды народные массы. Они не понимали и не хотели понимать стремлений и чаяний трудового народа, они забыли идею Белого Движения, они стали на путь реставрации, чем оттолкнули народные трудовые массы от Белого Движения. Они надеялись силой заставить народ прекратить его борьбу за улучшение жизни.
Рабочие и большинство крестьянства пошли тогда за большевиками, поверив их демагогии. Тыл Белых воинов наполнился, бежавшими от революционных народных масс, помещиками, капиталистами, всевозможными торгашами и спекулянтами. За спинами храбрых Корниловцев, Марковцев, Дроздовдев, за спинами казаков, истекающих кровью на фронтах, собрался огромнейший балласт, представляющий из себя просто паразитов ни к чему кроме кутежей не способных.
Эти люди скомпрометировали святую Белую идею. Эти люди превратили борьбу между белыми и красными в борьбу между «господами» и «рабами».
Казачество же, защищая от большевиков свои исконные казачьи земли и свободу, оказалось невольно тогда в лагере «господ» и должно было невольно принять на себя всю силу напора российских народных масс, очутившихся в рядах Красной Армии.
Лично мне, в то время, приходилось день и ночь сражаться. Было сделано тогда и мной немало непростительных ошибок, я не отрицаю этого, ко я дрался со своими героями казаками на фронте, мы проливали кровь, а за нашими спинами по тылам «господа аристократы» и всякие тыловые «крысы» занимались спекуляцией и пьянством, осуждали меня и других фронтовиков и мечтали только о возврате своих богатств. Пьянствуя по тылам Белой Армии они распевали «Боже Царя храни», тогда как на самом деле они были первыми предателями несчастного русского царя, на призыв которого — спасти Россию — их жалкие трусливые душонки не смогли откликнуться.
Когда же наступила окончательная катастрофа и мы очутились за границей, я почти всех этих «господ» встретил в Белграде, в Париже и в других местах. Они и тут ничуть не изменились, продолжая заниматься сплетнями, грызней между собой и прочими глупостями. Эти господа, подлинные предатели Государя, без всякого угрызения совести вдруг объявили себя монархистами.
В эмиграции более двадцати лет меня травили эти болтуны, извращая факты, раздували всякие небылицы, приписывали мне всевозможные пакости.