Генерал Кононов. Том II
Шрифт:
В районе городов Сисак и Петрия наша бригада простояла довольно долго, а наш дивизион все это время стоял в селе Комарево.
Как всегда, при долгом пребывании казаков в одном населенном пункте, жители и казаки свыкались, заводилась дружба. Между казаками и хорватскими девушками завязывалась любовь. Как говорится, любовь говорит на одном языке во всем свете.
Помнится, в зимние холодные дни, в свободное время от службы, младшие командиры сотни часто собирались в сотенной канцелярии, чтобы поговорить о том, о сем, пошутить и хоть немного отвлечься от боевой страды. В один из таких дней
«Чебенев тебя ищет», — передавая мне трубку, сказал он.
«Где ты болтаешься?» — загудела в трубке блатная речь Чебенева. Он сказал мне, что только что к нему звонил комсотни и приказал проверить все ли в порядке во взводе, так как едет Батько. Чебенев приказал мне немедленно проверить стоит ли постовой казак от нашего взвода у шлагбаума (у въезда в село) в каске. Дело в том, что многие казаки, несмотря на строгий приказ, отнюдь не желали иметь каски на голове, а нахлобучив поглубже папаху (был январь), каску держали наготове, чтобы при появлении начальства быстро переменить головной убор.
Уже издалека я увидел, что на голове у постового казака красуется папаха. С целью захватить ослушника врасплох, по-за хатами стал я к нему подбираться. Вдруг из-за бугра вынырнуло авто командира полка. Папаху у казака с головы как ветром сдуло и вмиг закрасовалась на голове каска. Однако этот трюк Батько заметил. Спрятавшись за хату, я стал наблюдать, — что же будет? Авто остановилось. Через ветровые стекла виднелись лица Кононова и графа Риттберг. Постовой казак, как полагается, четко и громко доложил командиру полка.
Выслушав доклад, Кононов вышел из машины.
«Что, сыночек, холодно?» — подойдя к казаку спросил он.
«Немножко есть, Батько!» — бодро и весело смотря на него ответил казак.
«А что же ты папаху спрятал, а железяку на голову нацепил, разве она теплее?»
Казак, поняв что Батько его «трюк» видел, нисколько не смутившись, откровенно доложил, что есть приказ: постовым стоять на посту у шлагбаума в касках, но что у него на голове каска появляется лишь тогда, когда появляется начальство, так как в каске очень холодно.
«Что холодно в каске, то это ты, сынок, прав, но другой раз смотри кругом повнимательнее и прячь папаху вовремя, а то, не дай Бог, поймает тебя какой-нибудь урядник с поличным, попадет и тебе и мне на орехи. А сейчас, на вот тебе — погрейся!»
И Кононов, вытащив из-под бурки бутылку с водкой и, озираясь кругом, как бы боясь что кто-нибудь увидит, налил стакан и поднес казаку. Выпив залпом, казак щелкнул шпорами и поблагодарил.
«Закройся, сыночек, от ветра!» — сказал Кононов и с отцовской заботой поднял постовому воротник.
Когда машина отъехала, казак с довольным видом опять заменил каску папахой. Едва он это сделал, как я выпрыгнул из засады и очутился возле него. Бедняга не успел даже и руку протянуть за каской и, вытянувшись стал докладывать.
Не разрешив ему оправдываться, я сказал, что весь разговор с командиром полка я слышал, но за то, что он дважды прозевал и не сумел вовремя заменить папаху каской — я его наказываю нарядом вне очереди.
На обратном пути я встретил Чебенева. Он спешил сообщить, что только что Пащенко передал, что приказ стоять на посту в каске отменен. Я рассказал Чебеневу о только что происшедшем на посту.
«Можешь одеть папаху, Батько приказ о касках отменил. А за то, что разболтался и зевак ловишь будешь в наряде вне очереди как приказал урядник, понятно?»
«Слушаюсь, господин хорунжий!» — послушно ответил казак и натянул поглубже папаху на голову.
К вечеру этого дня уже весь полк знал о случившемся у нас на посту и казаки с восхищением рассказывали друг другу, неимоверно прибавляя и разукрашивая, разговор Батько с постовым казаком.
«Батько заботится о рядовом казаке, Батько знает службу-лиходейку, сам ведь рядовым начал служить», — говорили о Кононове казаки.
«У нашего Батьки суворовские замашки», — понимающе посмеиваясь, говорили офицеры полка…
Несколько позднее нам стало известно, что отданный ком. бригады, подполковником Шульц, приказ о стоянии казаков на постах в касках был обжалован Кононовым и, как раз в тот день, о котором я только что рассказал, Батько, добившись отмены приказа, разъезжал по постам и угощал замерзших постовых водкой.
Таков был наш Батько. Когда надо — жестоко накажет, а когда надо — все свои силы и возможности отдаст, поможет и приласкает. Мы, служившие под его началом, в этом убедились и знали, что он о нас заботится, любит нас и почитает, как родных братьев и сынов. Вот почему кононовцы за всю войну не потерпели ни одного боевого поражения.
За время стоянки в Комарево тяжелых боев нам не приходилось вести и потерь мы почти никаких не имели. Только один печальный случай произошел вследствие провокации, подстроенной усташами. В 3–4 км от Комарево в небольшом селе стояла рота усташей, охраняя железнодорожную станцию. Их командир — усташский лейтенант — и другие усташи часто навещали двух хорваток, проживавшем в этом селе и выдававших себя за «вдовиц», чьи мужья были в партизанах. К этим «вдовицам», узнав об их поведении, повадились ходить и некоторые наши казаки.
Усташи, заметив это, из-за ревности и вообще из-за ненависти к казакам, решили спровоцировать казаков. Подследив, когда два казака пришли к «вдовицам», усташи окружили этот дом, а «вдовицам», уже заранее, под страхом смерти приказали в нужный момент поднять крик, якобы казаки их насилуют. Едва одна хорватка выскочила во двор и стала кричать, как усташи набросились на казаков, но последние сумели отбиться и уйти, наставив усташам «фонарей».
Через час усташский лейтенант с «вдовицами» приехал к нашему командиру дивизиона с заявлением, что наши казаки изнасиловали в их селе этих женщин и стал требовать придания казаков суду. Казаки же заявили, что дело было по согласию и что они бывали у этих — «вдовиц», несколько раз и платили им деньги. «Вдовицы» протестовали, а усташи заявили, что они поймали казаков на месте преступления. Казаков арестовали. Дело было передано в прокуратуру дивизии. Вскоре состоялся суд. Казаков признали виновными и по существующему закону они были приговорены к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение. Позднее эти «вдовицы» приходили в Комарево и чистосердечно признались, что казаки не были виновны, но что они должны были обвинять казаков, так как усташи им пригрозили, что если они оправдают казаков, то их, как жен титовских партизан, расстреляют.