Генерал Корнилов
Шрифт:
Приезжал бравый, громогласный Крымов и стал спрашивать совета. Заскакивал к нему недавно Савинков, предлагал в командование 11-ю армию. Соглашаться? Не соглашаться? Жалко, сокрушался он, если 3-й Конный корпус попадет в чужие руки. Лавр Георгиевич посоветовал от армии отказаться, а корпус не оставлять. Крымов залихватски подмигнул:
– Я так уже и сделал. Корпус у меня – богатыри. Давай только приказ: пойдем, и дойдем, и войдем. И наведем порядок… будь здоров! – Он сидел кряжистый, пышуший здоровьем, колени широко расставлены. – Ты, Лавр Егорыч, не представляешь, какой у них в Питере бардак. Собирались арестовывать Совет – не арестовали. Ловили Ленина – не поймали. Уверяют: убежал и спрятался так, что не найти.
Напоследок Крымов обругал кадетов проститутками. Планам военных они, видишь ли, сочувствуют, а вот поддерживать не согласны. Виляют, подлецы. Все ждут, высматривают: кто победит, чтобы примазаться. Ну пусть попробуют сунуться!
Из Петрограда приехал комиссар Филоненко. Чин он получил вровень с корниловским. Лавр Георгиевич догадывался, что комиссара держат в Могилеве в качестве «ока и уха государева». Короче, для повседневного пригляда за ним, Корниловым. Выходит, при всех своих сладких речах и преувеличенно крепких рукопожатиях Савинков новому главковерху не доверяет ни на грош. Опасается? Но – чего? Лавр Георгиевич знал, какое впечатление произвела в Петрограде его телеграмма, когда он получил в командование Юго-Западный фронт. Угрозу правительству Савинков принял и на свой счет.
На что, однако, рассчитывал бывший бомбометатель, прикрепляя к Ставке своего соглядатая Филоненко? Неужели всерьез надеялся, что главковерх подвинется в своем кресле и посадит рядом с собою назначенного комиссара?Филоненко оказался совсем не глупым человеком и быстро сообразил, что Корнилов – совсем не старый, дряблый Гутор. Если того ему в конце концов удалось съесть, то на этом и не такие ломали зубы. Поэтому все свои усилия он направил на регулярную посылку донесений в Петроград. Шифровальщиков штаба он загрузил сверх головы. От него не укрылись чрезмерно частые посещения Новосильцовым, приезд генералов Деникина и Крымова. Перестало ему нравиться и поведение генерала Луком-ского, начальника штаба. Зашифровывая свои донесения, он, опасаясь, что о них узнает сам Корнилов, придумал еще один шифр, сугубо свой, понятный лишь ему и Савинкову.
Однажды «комиссарверх» Филоненко донес: «…то, что Ваня, Федор, Генрих, Эрна, Жорж делали тогда с запада, теперь может быть с востока. Конь бледный близко, так мне кажется. Пожалуйста, исполните все то, что завтра утром вам передам».
Прочитав, Савинков нахмурил лоб. В донесении использовался текст его нашумевшего романа «Конь бледный». Но что за лица в Ставке, на которых содержался намек? Что там готовилось и почему именно «с запада»? И совсем непонятно «восточное направление»…
Савинков растерянно ответил своему агенту, что он ничего не понял.
«…Генерал ведет под уздцы коня бледного под Лавра. Я очень рад, что у моего заместителя чрезвычайно музыкальный слух. Я, конечно, сделаю то, что надо человеку решительному и благовоспитанному. Примите во внимание, что я не хочу есть неспелую грушу, но вместе с тем знаю, что созревший фрукт, падая с дерева без воли стоящего под деревом, может больно ушибить».
Снова невозможно толком разобраться. Но Савинков ощутил уверенный сигнал тревоги. В Ставке что-то затевалось. И вся затея связывалась с Корниловым, с назначением его на высший военный пост. Этот маленький невозмутимый генерал с раскосыми безжалостными глазами получил власть над всей армией.
Савинков навсегда запомнил, как вспыхнули эти узкие глаза во время их последней встречи. Корнилов, едва зашла речь о наведении
– Я не позволю никаких сантиментов. Офицеры, которые прикажут своим солдатам «мазать» (стрелять в воздух, а не в толпу), будут все без исключения преданы военному суду!
В последние дни от него, полностью подтверждая тревожные сигналы Филоненко, в Петроград поступали телеграммы самого решительного свойства.
Ощущение громадной власти вернуло Корнилову тон категорический, как это принято в строю. Снова речь пошла о создании трех армий.Корнилов требовал военных порядков в тылу, и особенно на транспорте, на железных дорогах. Кроме того, ему хотелось распространить применение высшей меры наказания в виде расстрела не только на фронтовую территорию. На его взгляд, скорой и безжалостной расправы заслуживали все агитаторы, все политически вредные элементы. Решительной борьбы с крамолой требовало, как он доказывал, само катастрофическое положение страны, измученной войной и возмутительными беспорядками.
Савинков узнавал знаменитую «зарывистость» маленького генерала. Из чисто военной сферы его неудержимо заносило в политику. Корнилов рвался командовать решительно везде и всем. Перед правительством, в частности перед военным министерством, вставала деликатная задача: не теряя этого деятельнейшего генерала, все же обуздать его неудержимые порывы, направив все его усилия на чисто военные вопросы. Политикой, слава Богу, есть кому заняться и без него.
Беспокоило Савинкова трусливое состояние премьер-министра. Керенский буквально вздрагивал при одном имени нового главковерха. Корнилова он боялся еще с мартовских дней, когда генерала вызвали с фронта командовать войсками столичного округа. Тогда его все же удалось снова спровадить на фронт. Но вот теперь – снова!
– Борис Викторович, – страдальческим голосом выговаривал Керенский, – я же просил его ни в коем случае не привлекать к нашему святому делу этого ужасного, ужасного Крымова. Я на этом настаивал ультимативно. Так нет же, нет! Они, как мне докладывают, неразлучны. Они вместе во всем, во всем. Это же страшно, страшно… поймите же! Еще бы не понять!
Керенскому докладывали десятую часть того, что поступало непосредственно в военное министерство. Савинков сам дозировал эти доклады. Ему удалось наладить доверительную связь с отделом контрразведки столичного военного округа. Там сидел полковник Миронов. У этого полковника весной не заладилось с Корниловым, когда генерала назначили командовать войсками столичного, Петроградского округа. К удивлению Савинкова, начальник контрразведки почти открыто поддерживал отношения с такой сомнительной личностью, как француз Сико… (Недавно обезображенный труп Сико нашли на острове Голодай. Полиция приписала убийство Сико вульгарному грабежу.) Внезапно Фило-ненко разнюхал, что полковник Миронов имеет какие-то отношения со смазливым Рейли. «Странный человек этот Миронов», – задумался Савинков.
Удалось добиться, чтобы столичная контрразведка взяла под круглосуточный надзор все подозрительные объекты. Особенное внимание при этом обратили на квартиру сбежавшего из Могилева инженера Завойко. Сведения поступали от агентов наружногонаблюдения и от обыкновенных дворников. Чутье подпольщика-террориста не обмануло Савинкова. На квартире Завойко происходили какие-то тайные совещания, и главным образом ночью. По описаниям Савинков легко узнавал кое-кого из ближайшего окружения Корнилова, в частности Новосильцова. Покров темноты нисколько не мешал агентам. Но вдруг поступило сообщение, что на квартире инженера появился человек, похожий как две капли воды на самого Корнилова. Не удержавшись, Савинков выругался. Главковерх не мог появиться в Петрограде незамеченным. Помимо всего за каждым шагом генерала следил верный Филоненко, постоянно находясь с ним рядом.