Генерал Корнилов
Шрифт:
– Хан, приготовьтесь. Мы выступаем.
«Мы уходим в степи, – писал Корнилов. – Мы можем вернуться, если только будет милость Божья. Но нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы…»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Февральские дни на Дону – преддверие бурной южной весны. Но по ночам еще трещат морозы и сухая поземка плотными сугробами переметает степные дороги.
Нежинцев отыскал в обозе своего полка портного из военнопленных чехов и заказал ему теплую бекешу.
Всю ночь 9 февраля Добровольческая армия готовилась к походу. Выступили в 4 часа утра. Небо ярко вызвездило, затем взошла луна. Стоял мороз. Тронулись пешком. Впереди шагали пожилые генералы: два бывших Верховных главнокомандующих, командующий фронтом, командиры корпусов и дивизий. Из 4 тысяч добровольцев больше половины составляли офицеры (одних генералов – 36). Корнилову предложили коня, он отказался и с вещевым мешком за плечами занял свое место в общем строю.
Первый привал предполагалось сделать в Аксае, через 18 верст. Движение колонны сильно сдерживал обоз. Внезапно открылось, что с добровольцами уходят тысячи жителей Ростова. Нескончаемым потоком на дорогу выезжали сани и повозки. Везли скарб, детишек, стариков. Несколько женщин ковыляли на высоких каблуках.
К Корнилову обратился командир кавалерийского дивизиона полковник Гершельман. Он по-гвардейски картавил:
– Ваше пгевосходительство, пгикажите пегевести моих кава-легистов в голову колонны. Со стогоны Аксая возможна дивегсия. В юнкерском полку генерала Боровского молодые люди бодро распевали:
Прощайте, родные, прощайте, друзья! Прощай, дорогая невеста моя!..
Над батальонами корниловцев гремел заветный полковой марш:
Смело, корниловцы, в ногу! Духом окрепнем в борьбе…На подходе к Аксаю дозорные Гершельмана привезли безрадостную весть: станичное начальство постановило не пускать отступающих в станицу. Боясь расправы большевиков, казаки предложили добровольцам обойти Аксай степью, стороной.
Нежинцев рассвирепел:
– Позвольте, я выкачу парочку орудий и раскатаю всю станицу!
Корнилов сдержанно ему заметил:
– Поберегите снаряды, полковник.
Он послал в Аксай генерала Романовского:
– Иван Павлович, пристыдите их. Даже беглецов с каторги пускают на ночлег и подают кусок хлеба!
Сев в чьи-то сани, Романовский поскакал в станицу.
Казаки долго не поддавались ни на какие уговоры. Генерал Романовский нервничал. Наконец один из офицеров негромко произнес:
– Господа станичники, вы бы решали поскорее. Сейчас сам Корнилов подоспеет. Он, знаете ли, шутить не любит!
Эта угроза решила дело.
И все же, когда корниловская армия оставила Аксай и снова растянулась по степи, вдогонку из станицы затрещали выстрелы. Казаки, боясь расправы, замаливали свой принужденный грех.
В середине дня над колонной показался аэроплан. Он пронесся вперед, развернулся и, сильно снизившись, бросил вниз две бомбы.
Так начался этот беспримерный Ледяной поход.
В станице Ольгинской узнали, что позади
В Ольгинской Лавр Георгиевич разболелся, и его уговорили сесть в седло. Замечательного буланого коня ему сыскал все тот же Нежинцев.
Весна в том году выдалась капризная. В солнечные дни вся степь бралась водой. Небо поражало синевой. В раскисшей грязи вязли повозки, люди оставляли обувь. Но задувал северный ветер, и землю сковывало льдом. В походном лазарете скапливались простуженные, обмороженные, валявшиеся в горячке.
Первые сражения добровольцы выигрывали без особого труда и напряжения. Против них выставлялись наспех сколоченные отряды. Нежинцев, выступавший в авангарде, докладывал Корнилову:– Слава Богу, мои молодцы получают постоянную возможность нанизывать «товарищей» на свои штыки!
Но приближалась Владикавказская железная дорога. Там их могут ждать бронепоезда. Особенно опасались Тихорецкой – крупный узел, сильный гарнизон. Сделали ложный маневр, обозначая движение прямо на станцию, как вдруг от Веселой круто повернули на юг. Выиграли несколько часов. Корниловский полк стал прикрывать. Армия, а главное – обозы, двигалась всю ночь в кромешной тьме. На рассвете со стороны Тихорецкой появился бронепоезд, однако остановился далеко за выходными стрелками: железнодорожное полотно предусмотрительно взорвали. Запоздалые шрапнели испятнали чистое весеннее небо. По подстылой земле с грохотом проносились последние подводы с ранеными.
За эти сутки, двигаясь безостановочно, Добровольческая армия сделала переход в 60 верст. Отставших не было даже среди детво ры так старослуживые ласково называли молодежь из полка
генерала Боровского.
После Старо-Леушковской и Ираклиевской армия подошла к станице Березанской. Здесь добровольцев встретили плотным огнем. Но бой получился коротким. Цепь корниловцев охватила станицу слева. Справа наступали добровольцы, вступившие в армию в станице Незамаевской. С высоты седла Лавр Георгиевич в бинокль наблюдал, как к околице станицы во весь мах скакали пятеро всадников: генерал Марков с ординарцами. Еще минута – и белая папаха Маркова замелькала в окраинных садах.
Станичные старики пришли к Корнилову жаловаться: стреляла молодежь, иногородние, явившиеся с фронта с винтовками. Боя они не приняли и убежали на Выселки.
– Вы уж позвольте, ваше превосходительство, со своими парнями мы сами разберемся. Корнилов разрешил.
Весь вечер от станичного правления доносились истошные крики. Там старики своим судом разбирались в грехах молодых казаков: пороли их нагайками.
А в полку генерала Боровского молодежь лихо, с присвистом, распевала «Вещего Олега» с молодецким чеканным припевом: Так за Корнилова!.. За Родину!.. За Веру! Мы грянем громкое «Ура! Ура! Ура!»