Генерал Раевский

Корольченко Анатолий Филиппович

«Несчастный! — мысленно ответил тогда Наполеон. — Я докажу, что французская армия не шведская. Кто устоит против неё, закалённой в грозных сражениях? И могут ли русские военачальники сравниться с моими многоопытными маршалами и генералами? В первом же сражении я нанесу поражение русской армии, а потом заставлю императора Александра подписать мир, который я, Наполеон, ему продиктую. Да, я знаю, что русская армия — грозная сила и одолеть её совсем непросто, но я готовился к войне, всё учёл и взвесил... Нет, я верю в свою звезду, верю в победу...»

С трудом пробившись на мосту через встречный людской поток, к холму, нахлёстывая коня, мчался всадник. Лихо соскочив, он подбежал к Наполеону:

— Мой император! Рад доложить, что нами взят город Ковно! Взят без боя! В нём не было ни одного русского солдата!

— Поздравляю, господа, с первой победой! —

обратился Наполеон к свите. — Ковно пал, теперь очередь за Вильно.

— Так мы дойдём и до Москвы, — сказал кто-то, чтобы сделать императору приятное.

— Нет, до Москвы далеко. Мы разобьём русских ещё до Смоленска. Возможно, и ранее.

Имея превосходство в силах и учитывая разобщённость трёх русских западных армий, Наполеон свёл замысел разгрома сил неприятеля к частям. Прежде всего он решил разбить расположившуюся у Ковно и Вильно 1-ю армию генерала Барклая-де-Толли, потом нанести мощный удар по 2-й армии генерала Багратиона, открыв для победного марша решающее направление через Смоленск на Москву.

Генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский, вступив 31 марта 1811 года в должность командира 7-го пехотного корпуса, находился во 2-й Западной армии, которой командовал генерал Багратион.

Армия прикрывала минское направление, имея в своём составе 48 тысяч человек и 216 орудий. Находясь в пятистах километрах от 1-й армии, она уступала ей в боевой численности; армия Барклая имела 127 тысяч человек и 558 орудий.

О той обстановке, в которой пребывала 2-я армия и, в частности, 7-й пехотный корпус, дают представление письма генерала Николая Раевского, адресованные родному дядюшке по матери, графу Александру Николаевичу Самойлову. В своё время тот служил в армии, был генералом, в конце царствования Екатерины Второй его произвели в действительные тайные советники, он был также генерал-прокурором, государственным казначеем, членом Верховного совета.

Вот отрывки из писем Раевского.

«25 февраля. Радомысль

Через два дня моя дивизия и вся армия выступают в поход, я буду поблизости Ковеля, Волынской губернии, и вся армия, как сельдь в бочонке, на границе герцогства Варшавского.

Прошу Вас, милостивый государь дядюшка, писать ко мне в Дубну; проведя несколько дней в Житомире, я туда направлюсь. Повеление из Петербурга, ничего не объясняющее. Квартиры и маршруты присланы оттуда. Мы будем стоять так тесно, что скоро или вперёд пойдём, или нас принуждены будут распустить. Неожиданный поход чрезвычайно затруднителен войскам и мне. На продовольствие не прислано ни копейки, а получили только по январь: заготовили на мои собственные способы. Теперь всё оставляем и вновь надобно снабжаться — вот наше положение. О неприятеле известно, что через Одер не проходил...»

«12 апреля. Вельцы

...Движение армии нашей служит причиною отправления жены моей восвояси. Скажу Вам причину оному и что как у нас делается. Вам уже известно, что главная квартира Первой армии в Вильно, коей фланг примыкает к морю. На 500-й дистанции, нас разделяющей от неё, был корпус Эссена, в двух дивизиях состоящий, в Прусанах против Бреста, позади его болота непроходимые, — здравый рассудок всякому скажет, что неприятель, сосредоточив свой правый фланг, опрокинув слабый корпус Эссена, соединёнными силами может напасть на Первую армию прежде, нежели Вторая до половины дороги дойдёт к ней на помощь, превосходными силами истребить её может; но видно, что они или не готовы к войне, или не были хорошо о сём извещены, или также, будучи люди, ошиблись, не пользовались нашим невыгодным положением. Теперь есть известие, что несколько полков показались на правом берегу Вислы, и мы спешим исправить погрешности наши, до чего можно нас не допустить, буде они имеют сие намерение. Итак, корпус мой, Докторова и дивизия сводных гренадер Воронцова выступают, а другие выступили к Прусанам. Каменецкого корпус остаётся на месте и входит в состав армии Тормасова. Главная квартира, говорят, будет в Дубно.

С турками мир: Вам должно быть сие известно...»

«28 мая, на биваках близ Несвижа

...Неприятель начал свою переправу у Ковно и Олиты. Вместо того чтобы остановить его, Первая армия тотчас без выстрела отступила за Вильну. Князь Пётр Иванович (Багратион. — А.К.) получил тогда приказание подкрепить Платова, который был в Белом

с восьмью казачьими полками. Платову же приказано ударить на их тыл. Сия слабая диверсия в то время, когда Главная армия ретируется, поставила нас в опасность быть отрезану. Князь о сём представил и предложил, буде угодно, хотя у нас оставалось не более тридцати тысяч, идти на Остроленку (мы тогда были в Волковишке, где была главная квартира польских войск) или ретироваться в Минск и оттуда соединиться с Главной армией. По первому предположению, мы, разбивши поляков, отступили бы к Торшасиву, а Главная армия тоже должна была действовать наступательно. Князь получил в ответ идти на Минск и оттоль стараться соединиться с Первой армией. Едва сделали мы несколько маршей, нам вдруг пишет государь, что он будет стоять в Свенцианах, чтобы шли на пролом корпуса Даву и с ним соединились. Мы уже начинали сходиться с французами, как вдруг получили от государя, что он отступает и что, как ему известно, против нас отражены превосходные силы в трёх колоннах, то чтоб и мы отступали. Мы хотели идти опять на Минск и направили туда наше шествие, но получили известие, что все дороги перерезаны неприятелем; продолжение сего направления лишало бы нас обозов и продовольствия. К величайшему нашему огорчению, получили мы известие, что государь предоставляет князю уже не искать с ним соединения, но действовать по его воле; почему мы следуем к Слуцку, а может, и к Бобруйску, где остановимся. Девятнадцать дней мы в движении без роздыхов. Не было марша менее сорока вёрст. Не потеряли ни повозки, ни человека. Берём реквизицию, поим и кормим людей. У меня в корпусе больных только семьдесят человек. Никогда все мы не хотели так драться, и конечно, имея пятьдесят тысяч, мы восьмидесяти не боимся. Итак, без выстрела отдали Польшу. Завтра государь с армией за Двиной. У нас вчерась первая была стычка. Три полка кавалерии насунулись на Платова. Платов их истребил. Начало прекрасное. Государь пишет, что все силы и сам Бонапарт устремится на нас. Я сему не верю, и мы не боимся. Если это так, то что ж делает Первая армия? Я боюсь прокламаций, чтобы не дал Наполеон вольностей народу, боюсь в нашем крае внутренних беспокойств. Матушка и жена, будучи одни, не будут знать, что делать...»

2-я армия начала переправу через Неман поздним вечером 22 июня. Был установлен следующий походный порядок. В авангард под начальством генерал-адъютанта Васильчикова вошли Ахтырский гусарский и один казачий полки, Сводная гренадерская дивизия, Нарвский пехотный и 5-й егерский полки и конноартиллерийская рота.

Главные силы должны были двигаться двумя эшелонами. Первый эшелон составили войска 7-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Раевского, второй эшелон — войска 8-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта Бороздина. Во главе каждой колонны находилось по одной сапёрной роте для исправления дорог и мостов. Упустив время отхода 2-й армии, её бросились догонять корпус брата Наполеона Жерома и части корпуса Даву. Их силы намного превышали численность преследуемой ими армии Багратиона.

Первые бои в направлении отхода 2-й армии на Могилёв провели против французов и поляков отряды Платова и полковника Дорохова. По приказу они должны были прикрывать отход войск 1-й армии, однако превосходящими силами противника были оттеснены к югу и действовали в интересах 2-й армии.

26 июня французы решили отбросить отряд Платова, чтобы пробиться к основным силам армии генерала Багратиона. Схватка произошла близ местечка Мир. Завершилась она разгромом неприятеля. В донесении генералу Багратиону Платов писал:

«Поздравляю Ваше сиятельство с победой, и с победой редкою. Сильное сражение продолжалось часа четыре, грудь на грудь. Я приказал придвинуть гусар, драгун и егерей. Генерал-майор Кутейников подоспел с бригадою и ударил с правого фланга так, что из шести полков неприятельских едва ли останется одна душа или, быть может, несколько спасётся...

У нас урон невелик. Генерал-майор Иловайский получил две раны: сабельную в плечо легко и в правую ногу пулею, — но он докончил своё дело. Генерал-майор Васильчиков отлично с первым эскадроном ударил по неприятелю и удивительно храбро сражался; генерал Краснов в сей победе много способствовал... При самом начале сражения был приказ, чтобы казаки, лишившиеся лошадей, бились пешие, легко раненные не отдалялись бы и каждый бился бы до изнеможения сил. Мы должны, были показать врагам, что помышляем не о жизни, но о чести и славе России».