Генерал Самсонов
Шрифт:
И в этот час, накануне главных событий, почуяв их приближение, в штабе появился англичанин в сопровождении полковника Звягинцова. Майор Нокс хотел составить себе представление о действиях самсоновской армии, но на свой английский манер, а не так, как маркиз Лагиш, сунувшийся в обход армейского штаба прямо в пятнадцатый корпус, где Мартос поразил его порядком. Ну и что же? Француз был в восторге.
Нокс, конечно, желал другого, и порядок в войсках и вольтижировка казаков его мало интересовали, как и полагалось военному агенту, он знал,
Самсонов принял англичанина с любопытством и простотой, хорошо понимая, что этот моложавый британец с подстриженными по-солдатски усами представляет стародавнего российского противника, владычицу морей.
Постовский любезно рассказывал гостю об успешном наступлении, но о тягостях похода не говорил, разворачивая лишь армии во всем блеске.
Филимонов глядел на Нокса со своим обычным хищноватым выражением и явно думал, что читалось по его глазам: "Только тебя нам не хватает!"
Нокс слушал, смотрел в карту, поворачивался к Звягинцову, который дважды подводил начальника штаба к вопросу о скорости, потом сказал:
– Это хорошо. В Ставке я слышал, что вам нелегко. Но вы продемонстрировали понимание своего союзнического долга... Не надо подвергать ненужному риску обаяние русского имени.
– Он чуть улыбнулся Самсонову.
– Согласны?
Командующий вспомнил Туркестан. Это были слова из политической инструкции коменданту Керкинской крепости, и Нокс неспроста показал, что знает их. Он словно предлагал: "Не надо строить иллюзий. Коль взялись вместе воевать - воюйте".
– Вы давно в России?
– спросил Самсонов.
– Давно. С марта.
– И уже постигли обаяние русского имени?
– Англичане всегда чувствуют русское обаяние, особенно в Персии и Афганистане.
– ответил Нокс.
– Пора и французам почувствовать. А то бедные наши французы отступают к Парижу и молятся только на вас.
Британский майор был уверен в себе, говорил прямо и, по-видимому, обладал веселым нравом.
– Приглашаю вместе пообедать, - предложил Самсонов.
– А пока займемся делами... С вами будет мой адъютант, есаул Бабков.
Полковник Звягинцов чуть заметно расправил плечи и напомнил, английскому военному агенту хотелось бы познакомиться со стратегическими принципами командующего.
– Вот на обеде и познакомится, - сказал Самсонов.
– Вы видели там плакатик? Русская каша, - видели?
– А!
– понял Нокс.
– Тогда я понимаю, почему на обеде.
– Но может, сейчас в двух словах?
– предложил Звягинцов.
– Для знакомства.
– Разрешите, Александр Васильевич?
– хищно высунулся Филимонов.
– Для знакомства надо бы вспомнить военные игры германского генштаба. И письмо Клюева!
– При чем тут письмо?
– возразил Постовский, с быстрым блеском в пенсне повернувшись к Филимонову.
– Это наши мелочи. Не обязательно о всех мелочах сообщать союзникам.
– Да пусть знают, Петр Иванович, - сказал
– Что скрывать? От нас не убудет. Генерал Клюев, командир тринадцатого корпуса, сегодня прислал доклад...
– И командующий объяснил, в чем дело.
– Наверное, генерал Клюев ошибается?
– спросил Нокс.
– До войны генерал Клюев занимал должность начальника штаба Варшавского округа, - заметил Филимонов.
– И ошибаться ему затруднительно. Он просто прав.
– Но вы не отступаете?
– воскликнул Нокс.
– Вы наступаете! Вы не принимаете доводов генерала Клюева!
– У нас приказ наступать, - сказал Самсонов.
– Но доводы генерала Клюева - серьезные. Об остальном вам расскажут в оперативном отделении.
Командующий твердо посмотрел на англичанина, словно хотел внушить ему чувство драматизма. "Я знаю, вы были моим противником, - говорил взгляд Александра Васильевича.
– Обаяние русского имени для вас пустой звук. Вам нужна русская каша. Но эта каша - кровавая."
Взгляд Нокса ответил: "Иной она не бывает".
И они расстались.
Когда-то, то ли еще в Киевской военной гимназии, то ли в Николаевском училище, давным-давно, запомнилась Самсонову военная истина: по-настоящему храбр тот, кто знает, чего нужно бояться. Она была трудна для юного ума, зато теперь для немолодого генерала была ясной. Конечно, легко в бою кричать, размахивать шашкой, но это какая-то нерусская храбрость, о чем заметил еще поручик Лермонтов. "И умереть мы обещали..." Это ведь разница огромная: умереть мы обещали или умереть нам приказали.
Завтра штаб переезжал в Нейденбург, на территорию Германской империи, чтобы победить или погибнуть вместе с армией. Гибель не исключалась. Генерал Клюев был прав, предупреждая об опасности.
Но сегодня еще можно было в последний раз все обдумать. Велика опасность на левом фланге? Да, велика. Только уже поздно поворачивать армию и наносить удар на район Гильгенбурга - Лаутенбурга, поздно, ибо это потребовало бы отступления большинства корпусов. Это была бы уже другая операция, может быть, более удачная, даже стратегически более оправданная. А та операция, главной идеей которой являлось быстрое наступление, чтобы заставить германцев отвести часть корпусов из Франции, та операция осталась бы незаконченной.
Клюев вопиял об опасности, в штабе этот вопль нашел поддержку и отражался горестным эхом в душах штабных чинов, да впрочем, наперекор чувству самосохранения, как удар молнии свыше, с высоты, неподвластной разумению отдельного человека, было решено продолжать первоначальное движение, подчинив интерес отдельных людей, отдельных корпусов, отдельной армии интересу войны.
* * *
Тем временем, пока в кабинете Самсонова решался вопрос жизни и смерти, штабс-капитан Дюсиметьер развлекал Нокса захваченными бумагами, дневником и письмами командира батальона Бессера из германского первого резервного корпуса.