Генерал Самсонов
Шрифт:
Александр Васильевич сказал, что пока не надо ничего изменять, и распорядился собрать оперативное совещание.
– Через час, - сказал Постовский.
– А лучше через полтора. Людям надо устроиться.
Самсонов не согласился. Он не хотел отпускать ни на минуту управление армией, а тем более после загадки Якова Григорьевича.
– Хотя бы чаю выпейте, Александр Васильевич!
– упрекнул Постовский с зажегшимися в глазах нервными бесенятами.
– Вы можете выпить чаю, Петр Иванович, - ответил Самсонов.
– Если хотите чего-то поплотней, -
– Я о людях пекусь, - проинформировал Постовский.
– Что за час может случиться? Ровным счетом ничего.
Самсонов тяжело посмотрел на него, испытывая неудовольствие от прозрачного намека на то, что он, командующий, понапрасну дергает подчиненных.
– Может, вправду позавтракать, Александр Васильевич?
– предложил Крымов.
– Естество требует... Я купил в Варшаве английского чая...
И, хотя Крымов предлагал то же, что и Постовский, в его словах Самсонов услышал не упрек, а ободрение.
– Ну коль английский чай...
– согласился командующий.
– Что ж.
Он повернулся к окну, теперь можно было взглянуть на Остро - ленку, которую он помнил молодым.
Внизу по площади тянулась тень от костела, а за костелом в ясном утреннем небе поднималось утреннее солнце. Лучи вырывались из-за костела и доходили до окна, ложились на белый подоконник, на правую руку Александра Васильевича. Возле лавки с красно-белой вывеской женщина мыла щеткой и мылом тротуар, пенистая вода стекала на брусчатку. Тогда тоже мыли. И ничего как будто с той поры не изменилось: те же костел, каменные дома, деревья. Только Самсонов постарел, стал понимать о себе, что не он вечен, а вечна империя, вечна вера.
– Прекрасное утро, - сказал он.
– Август... Почему-то мне везло в августе - и с турками, и с японцами.
– В августе - Куликовская битва и Бородино, - вспомнил Крымов.
– А Крымская кампания?
– спросил Постовский.
– Как она вписывается в вашу хронологию?
– Хм, - произнес Крымов.
– Не люблю. У вас отрицательный склад мысли, Петр Иванович.
– Не привык обольщаться легендами, - ответил Постовский.
– В наших легендах все чересчур возвышенно. А я должен помнить о дурных дорогах да отсталых обозах. В Крымскую-то кампанию материалисты англичане с французами поучили нас, идеалистов...
– Пойду Купчику скажу, чтоб самовар ставил, - объявил Крымов, больше не поддерживая разговора об августовских победах.
Вскоре пили чай в кабинете Постовского. Место выбрал вестовой Самсонова, донской казак Купчик - трубач 11-й конной артиллерийской батареи, решивший, наверное, сделать приятное Петру Ивановичу. Он расстарался, и на расшитой, как рушник, скатерти были свежие булочки, масло, сливки, ветчина.
– Та чего там, - ответил Купчик на расспросы Постовского.
– Пошел та прикупил. Грошей они дали.
Постовский недоверчиво покачал головой, словно посчитал, будто ловкий казак не хочет говорить правду.
– Аль не верите?
– изумился Купчик.
– Може, думаете, на шармачка взял?
Постовский
– Мы вот роскошествуем...
– Он недоговорил, но было понятно, что недосказанная часть фразы касалась полуголодных войск.
Смутный человек был Петр Иванович! Недаром прозвали его "бешеным муллой", что-то в нем было неверное.
– Наливай, - распорядился Самсонов.
– Приятного аппетита, господа.
Он наблюдал за тем, кто как ест, и, доверяясь чутью, оценивал этих малознакомых людей, которые являлись его ближайшими помощниками и от которых он во многом зависел. Постовский ел о гримасой озабоченности. Филимонов решительно и с удовольствием. Начальник оперативного отделения, полковник Вялов - с мужественным достоинством. Начальник разведывательного полковник Лебедев - весело и легко. Его сотрудник, штабс-капитан Дюсиметьер - с грациозной небрежностью.
Самсонов вспомнил иную трапезу, гусарскую, в Болгарии, после жаркой стычки.
– Прямо в поле вырыли две канавы, одна от другой на расстоянии вытянутой руки, ноги свесили - и как за столом сидишь. Вино было и хлеб. Веселей того угощения не помню. А только что дрались, и потери были. Но ничего. Все знали, приносим жертву во имя славянства. И солдаты знали. Сильнее мысли, чем национальная, нету. Особенно на войне,
Александр Васильевич поведал о своих чувствах восемнадцатилетнего корнета и не стал проверять их современной политикой, хотя, конечно, сейчас знал, что, как и тогда, идея славянства опиралась на жажду отыграться за Крымскую войну, так и нынче державе нужно доделать начатое предками - выйти к Проливам, утвердиться в византийском наследстве. Правда, жертва легко совершалась только во имя единоверцев - болгар, но не во имя Проливов.
После завтрака началось оперативное совещание, а штабс-капитан Дюсиметьер отправился в авиаотряд тринадцатого корпуса, стоявшего в окрестностях Остроленки.
Уже было известно, что первая армия вчера перешла границу, с боями продвинулась до линии Вилупен, Дегезен, Бильдевейген, Мельмекен, Дубенинкен, Ковален (указка полковника Вялова скользит над подкрашенной картой за чуть синеющими Мазурскими озерами), захвачены у Бальдервейгена пленные, два пулемета, семь орудий, двенадцать зарядных ящиков (на лице Постовского кислое выражение); сегодня армия продолжает наступать.
– Наше развертывание, - продолжает Вялов.
Ясно, что вторая армия не успевает к назначенному сроку.
– Что в районе Млавы?
– спросил Самсонов, и в этом простом вопросе всем открылась его тревога.
– По донесениям нашей конницы, до дивизии пехоты, - ответил Вялов. Вчера мы телеграфировали Артамонову, чтобы он двигался на Млаву и чтобы со второго перехода он шел на одной высоте с пятнадцатым.
Указка полковника прочертила от крепости Новогеоргиевск через Насельск, Цеханов до Млавы путь первого корпуса под командованием генерала от инфантерии Артамонова.