Генерал СС
Шрифт:
Большие серые здания казарм были залиты ярким солнечным светом. Хатцке и его эскорт шли по горячей брусчатке двора, где не так давно привыкали к муштре восьмилетние пацаны. В прошлые годы в этих казармах дети, участью которых была война, готовились стать безропотным пушечным мясом в армии кайзеровской Германии. Во всех лучших фамилиях рейха можно было видеть выцветшие фотографии семнадцатилетних ребят, одетых в мундиры героев и отправлявшихся во всей своей блестящей и ложной славе за смертью в траншеях Первой мировой войны. Гибли они так же, как жили, по уставу. И как знать, не была ли эта смерть желанной после восьми лет муштры и мучений во дворах Гросс-Лихтерфельда?
Хатцке шел мимо конюшен, заполненных теперь не лошадьми, а оружием. Шум
— Куда вы ведете меня?
— На встречу со штандартенфюрером СС Эйке. — Солдат насмешливо скривил верхнюю губу. — На вашем месте я бы не стал кочевряжиться. Ничего этим не добьетесь [7] .
Бригадефюрер хмыкнул и пошел дальше. С этим недостатком уважения придется разобраться попозже. Сейчас хватало мыслей о том, что по какой бы причине его не арестовали, ему, по крайней мере, будет обеспечен справедливый суд. В Германии без справедливого суда людей не расстреливают. Так требуют правила, а Германия живет по правилам. Фюрер сам заявил, что теперь демократическому беспорядку приходит конец и начинается строгая регламентация жизни. Каждый человек должен знать свои права, и тот, кто попытается нарушать их, дорого за это поплатится.
7
На самом деле Эйке не было в Берлине: он находился в Мюнхене и руководил расстрелами там. — Прим. ред.
Они миновали конюшни и вошли в маленький, окруженный высокими стенами дворик. В прежние дни он был отведен для арестованных курсантов. Там стояли грузовик и мотоцикл, создающие отвлекающий шум. Водитель большого дизельного крупповского грузовика, одетый в защитного цвета форму СС [8] , сидел, покуривая, за рулем. На Хатцке с его эскортом он взглянул без интереса.
Посреди двора стояла группа офицеров. В дальнем его конце выстроилось в две шеренги отделение из двенадцати человек. Первая стояла на коленях, держа винтовки наизготовку; вторая держала винтовки в положении «к ноге». Неподалеку стояли еще два отделения, терпеливо ждавшие своей очереди в этой бойне. Только двадцать казней, потом тебя сменяют. Так требовали правила. Двадцать казней… Хатцке попытался отвести взгляд, но эта сцена властно завладела его вниманием. Он невольно оглянулся.
8
В 1934 году этой формы еще не было. — Прим. ред.
На влажном, красном песке лежал человек в мундире СА. На его плече был золотой погон обергруппенфюрера. Тело было так изогнуто, что Хатцке увидел петлицу кителя. Красную петлицу генерала. Он почувствовал, что дрожит. Отвернулся и провел ладонью по лбу. Лоб был холодным, липким.
К Хатцке подошел гауптштурмфюрер СС, державший в руке пачку бумаг. Он не стал утруждать себя предварительными любезностями. Лишь взглянул в бумаги и выкрикнул одно слово:
— Фамилия?
— Бригадефюрер СА Пауль Эгон Хатцке.
Гауптштурмфюрер поставил галочку напротив его фамилии в списке. Он смотрел в дальний конец двора, там двое эсэсовцев подняли тело генерала и бросили в тележку.
Гауптштурмфюрер сунул бумаги подмышку.
— Так. В дальний конец двора и к стенке. Не медлите, пожалуйста, дел у нас много.
До этой минуты Хатцке все еще не верил, что это может быть правдой; и тем более, что это может случиться с ним. Он взглянул на этого человека с внезапным, малодушным ужасом.
— Я хочу видеть штандартенфюрера Эйке! Пока не увижу его, никуда не пойду! Если думаете…
И умолк от сильного удара рукояткой пистолета по почкам.
— Хватит. Мне нужно выполнять приказы, а не болтать. К тому же крик вам не поможет.
Хатцке резко повернул голову,
— Предупреждаю, — сказал гауптштурмфюрер. — Мне нужно соблюдать график.
Кто-то сильно ударил Хатцке по лицу и рассек щеку острой гранью кольца. Кровь хлынула на воротник, на золотые погоны, и он понял с поразительной ясностью, что это в самом деле конец. Конец ему, конец мечтам о социалистическом государстве, где слово «справедливость» наконец-то обретет смысл. Гейдрих с Герингом одержали верх, и Германия погибла.
Очень спокойно, очень горделиво бригадефюрер Пауль Эгон Хатцке прошел по двору и встал у забрызганной кровью стены. Со сложенными на груди руками и вызывающе поднятой головой он ждал смерти.
Расстрельная команда подняла винтовки. Хатцке взглянул на солдат без страха, без жалости, с каким-то терпеливым смирением. Он чувствовал себя мучеником за великое дело. Когда винтовки залпом выстрелили, он прокричал свои последние в жизни слова: «Да здравствуют Германия и Адольф Гитлер!» — и рухнул на теплый, радушный песок.
Во двор уже вводили очередного офицера СА. Бойня продолжалась весь день и до глубокой ночи. Эйке сообщили, что его бывшие гибнущие товарищи все до единого выражали желание поговорить с ним. Он раздраженно махнул рукой. Перед ним поставлена задача, времени для сентиментальных прощаний у него нет.
— Разделывайтесь с ними! Проверяйте фамилии — и к стенке! Они должны быть расстреляны, и чем скорей, тем лучше.
Зверства и безумия того дня в Германии нескоро забудут. Эти массовые убийства 30 июня ускорили приход к власти троих людей: Гиммлера, тщеславного, как павлин, до сих пор совершенно неизвестного чиновника; Гейдриха, разжалованного морского офицера; и Теодора Эйке, владельца пивной из Эльзаса [9] .
Пятнадцать дней спустя всех солдат, составлявших расстрельные команды, и всех, за исключением четверых, офицеров — в общей сложности шесть тысяч человек — изгнали из СС. До конца года три с половиной тысячи из них были казнены по различным сфабрикованным обвинениям. Произвести эту окончательную чистку была идея Эйке, и признательный Геринг громко аплодировал ей. Уцелевших отправили в боргемоорский лагерь и оставили там гнить. По словам министра пропаганды Геббельса, они погибли, подавляя мятеж СА, и Рудольф Гесс дошел до того, что публично превознес их как доблестных солдат и мучеников.
9
Пивной ни Эйке, ни его родители никогда не владели, и родом он был из Лотарингии, хотя это и рядом с Эльзасом. — Прим. ред.
Фюрер, разумеется, знал о планах этой массовой бойни. В тот летний день он позаботился о переезде в более приятное место, и пока шли убийства, Адольф Гитлер приятно проводил время как гость на свадьбе в доме гауляйтера Тербовена в Эссене… [10]
МОСТ
Где-то впереди лежал Сталинград, мы остановили танк и вылезли посмотреть. Узнали далекий город по густым тучам дыма, все еще нависавшим над ним, и тянущимся вверх, клубящимся струйкам. Говорили, что Сталинград горит с августа, с падения на него первых немецких бомб.
10
Поездка Гитлера на свадьбу Тербовена — это лишь предлог. Вместо этого он лично арестовывал Рема и его соратников в Бад-Висзее, после чего переехал в Мюнхен, а затем в Берлин; т.е. во время «Ночи» в Эссене он не был. — Прим. ред.