Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания
Шрифт:
Уже несколько недель спустя, после выпуска займа в Париже, я получил 2 (21) февраля 1914 года приглашение на чрезвычайное заседание у Сазонова, на котором должен был обсуждаться один из вопросов, принадлежащий, по моему мнению, к тем утопиям, за которыми гонятся лишь чудаки: нападение на Дарданеллы.
На основании моих наблюдений на десантном маневре в 1903 году я не мог отказаться от заключения, что наш десант на Босфоре – дорогая игрушка и, сверх того, может стать опасной забавой еще в течение долгого времени. Но после того, как нападение японцев на Порт-Артур удалось с таким блестящим успехом, – последний вскружил головы многих публицистов, фантазеров, спекулянтов и, к сожалению, и головы наших ответственных дипломатов.
В 1913 году я докладывал государю мою личную точку зрения относительно рискованности самой операции по занятию проливов с технической стороны.
Выслушав мой доклад, император Николай II, видимо, настроенный
При подобном взгляде на это дело в особом совещании, имевшем место 8 (21) февраля 1914 года, под председательством министра иностранных дел Сазонова я личного участия не принимал.
Мой взгляд на дело был хорошо известен начальнику Генерального штаба, который и мог поэтому быть моим заместителем в совещании. В последнем была выяснена трудность выполнения этого предприятия. Экспедиция вызывала необходимость выделения не менее четырех армейских корпусов. Части эти необходимо было содержать в мирное время в усиленном составе. Затем надо было иметь в виду, что осуществление десантной операции будет находиться в полной зависимости от положения дел на главном австро-германском фронте.
По мнению членов совещания от Министерства иностранных дел, войска, предназначенные специально для десанта, нельзя предназначать для какой-либо еще другой цели. Кроме того, следовало бы, по их мнению, усилить экспедицию к Босфору выделением войск из состава округа.
Техническую невыполнимость этого предложения в такой короткий срок пришлось выяснять дипломатическим представителям, явно не считавшимся с общей обстановкой возможной войны. Они требовали еще в мирное время ни более ни менее, как образования и сосредоточения мобилизованных сил около 200 000 человек, с соответствующим флотом, для обеспечения переброски их через Черное море!.. Точно так же представителю морского ведомства пришлось объяснить им, что через три-четыре дня после объявления войны появиться перед Босфором – немыслимо. Что вся эта фантастическая затея на словах и на бумаге не могла иметь никакого практического результата, для меня было ясно. Убедить в этом государя мне не довелось – это был, очевидно, тот случай, когда его величество считал военного министра некомпетентным в делах не его ведомства.
Царь таким образом оказался на стороне дипломатии. Но военному ведомству в действительности не пришлось затем палец о палец ударить для приведения в исполнение проекта Министерства иностранных дел.
Я тогда и не подозревал, какое серьезное основание имело совещание у Сазонова. Теперь мне понятна та спешка, с которой он проводил дело. Письмо русского посла в Париже А.П. Извольского С.Д. Сазонову от 19 декабря 1913 (1 января 1914) года поясняет многое. В нем затронут спор между Германией и Россией по поводу немецкой военной миссии в Константинополе. В связи с этим посол сообщает:
«…Как я телеграфировал Вам, г-н Думерг настойчиво запрашивал меня о том, какие именно меры принуждения мы намерены предложить, если переговоры в Берлине и Константинополе не приведут к желаемому результату. По этому поводу не могу не передать Вам довольно курьезного разговора, который я имел с г-ном Палеологом. По его словам, находящийся в настоящую минуту в Париже г-н Бомпар высказал ему, в виде личного мнения, что, если мы не добьемся мирным путем нашей цели, нам следует испросить у султана фирман на проход через проливы одного из наших черноморских броненосцев, ввести его в Босфор и объявить, что он уйдет лишь после изменения контракта генерала Лимана и его офицеров. На мой вопрос, могу ли я передать этот отзыв, Палеолог сообщил, что не видит к этому препятствий, но что, разумеется, речь идет о чисто личном взгляде г-на Бомпара и что ни в каком случае инициатива подобной меры не должна быть приписана Франции. Когда же я заметил, что вряд ли султан выдаст нам вышесказанный фирман, г-н Палеолог сказал мне, что русский броненосец может войти в Босфор и без фирмана и что турецкие батареи, конечно, не решатся открыть по нему огонь. Я не берусь судить, насколько продуманы суждения французского посла в Константинополе, но весьма характерно, что в здешнем министерстве иностранных дел допускают возможность подобного крутого оборота дела. Также прибавлю, что если бы мы решились на подобное энергичное действие, то общественное мнение Франции несомненно высказалось бы в нашу пользу, так как оно весьма чутко ко всему, что касается национального достоинства и живо ощущает невозможность германского влияния в Турции.
Извольский».
Сазонов уже занимался, независимо от только что приведенных французских указаний по поводу пребывания немецких офицеров в турецкой армии, серьезными мероприятиями против Турции.
Как видно из «секретного» письма Извольского от 2 (15) января 1914 года, министр иностранных
«…Наконец, судя по прошлым моим разговорам с французскими министрами, третья предложенная Вами мера – занятие нами Трапезонда или Баязида, а французами и англичанами – Смирны и Бейрута, вызовет здесь особенные опасения и возражения. Французское правительство убеждено в том, что всякое активное выступление в пределах именно Малой Азии неминуемо вызовет активное вмешательство Германии и приведет к немедленному разделу Азиатской Турции, со всеми сопряженными с этим опасностями. Кроме того, необходимо иметь в виду, что если бы Франция и решилась на подобное выступление, то она ни в коем случае не согласилась бы добровольно предоставить Англии занятие ни Бейрута, ни даже Смирны, где, по ее понятию, должны преобладать французские интересы. По этому поводу считаю долгом напомнить Вам о мнении, высказанном мне Палеологом, от лица Бомпара, что мы могли бы послать броненосец из Черного моря в Босфор. Это, мне кажется, лишний раз доказывает, что здесь считают более целесообразными действия, которые имели бы объектом не азиатские, а европейские владения Турции…»
Весной и летом 1914 года я дважды вынужден был вмешаться в политические вопросы. Печатная полемика приняла чрезвычайные размеры. Все газетные редакции мира казались в высокой степени нервными, в особенности в Петербурге и в Берлине. Миссия Лиман-Зандерса в Турции вызывала у нас впечатление, будто в Константинополе хотят организовать воинские части, долженствующие помочь туркам в любое время, а по надобности – закрыть проливы. А это означало – война. В этом у государя не было никакого сомнения. В «Кёльнише Цейтунг» появилась статья с выпадами против Военного министерства, которая не могла оставаться без ответа ввиду того, что пестрела неверными показаниями о развитии русской армии и обвиняла нас в приготовлении нападения на Германию. Против этой статьи я резко восстал. Немецкие пилоты, спускавшиеся даже на Урале, давали общественному мнению повод опасаться, что Германия со своей стороны подготовляет нападение на Россию. Эти трения не оказали бы, быть может, такого глубокого влияния, если бы одновременно не появилась на горизонте в момент критического положения на Балканском полуострове опасность, заключавшаяся в возможной практической ценности русско-французского союза. Во Франции кабинет Думерг – Кайо, опиравшийся на леворадикальное большинство, которое вовсе не относилось к России с большой симпатией, получил возможность руководить новыми выборами, что в свою очередь дало Думергу возможность предоставить государственный выборный аппарат целиком в распоряжение этих пацифистских и по отношению к нам враждебно настроенных партий. В связи с этим и результат выборов в пользу левых радикалов совпал как раз с тем важным моментом, когда вопрос о введении трехлетнего срока службы, которое нам обещали Жоффр и Пуанкаре, был принят парламентом. Чтобы заставить французов вспомнить свой долг, одновременно сгладить паническое настроение у нас и поднять нашу самоуверенность, я распорядился напечатать ту статью в «Биржевых Ведомостях», которую немцы приняли за угрозу по их адресу: «Россия готова, Франция также должна быть готова». Это было в начале июня. Статья эта не сумела успокоить Петербург, так же как и ставшие вскоре гласными сведения об отношении нового французского правительства к России не сумели успокоить нервного настроения. После заключения морского соглашения с Англией русская дипломатия почувствовала себя достаточно сильной, чтобы проводить свои планы, не считаясь с немцами. Общественное мнение же придерживалось взгляда, что Россия не должна снова упускать случая и что русские интересы не должны стоять в зависимости от внутренних политических течений Франции.
1 Перевод с немецкого.
Часть восьмая. Мои преобразования в военном ведомстве
Глава XXII. Бюрократия, финансовые заботы, парламент
Для выполнения моих задач необходимо было полнейшее ко мне доверие государя. С той поры, как государь убедился, в какую пропасть своим военным дилетантством вел дело его дядя Николай Николаевич, доверие его величества ко мне было настолько велико, что во всех военных вопросах – до самого начала войны – мое мнение оказывалось решающим.