Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным
Шрифт:
Неспособность немцев понять это заставляет многих из нас забыть любовь к народу, совесть и, в конце концов, веру в Бога и встать в ряды защитников сталинского режима. А что вы сделали с этим человеком? Человеком, который, жертвуя своей жизнью, перешел в ваш лагерь и оказал неизмеримые услуги вашим устремлениям и мог бы оказывать их и дальше! Этого человека вы из засады на дороге подло и трусливо убили самым позорным образом, как разбойника и преступника…» (Конец 1944 г.)
Митрополит Сергий был убит во время одной из поездок. Мы подозревали в этом одну из немецких команд уничтожения. Но это могло быть также делом партизан или энкаведистов.
«Наша
О манифесте Власов в беседе с ближайшими сотрудниками говорил следующее:
«Наша программа, которую мы огласили в Манифесте 14 ноября 1944 года, соответствует, по моему убеждению, желаниям русского народа. Если всем нам суждено погибнуть (и это как раз так и выглядит), то Манифест нас переживет. Раз сказанное не может быть уничтожено. Всегда будут возвращаться к нашей программе, пока будет существовать большевистская власть.» (Январь 1945 г.)
«Война по телефону»
Устав от бесконечного ожидания, Власов часто говорил о том, во что выразилось бы его руководство войной, если бы он мог со своей армией вступить в Россию:
«Меня там знают. С большим числом командующих генералов я был в дружбе. Я хорошо знаю — как они относятся к советской власти. А генералы тоже знают, что я об этом осведомлен. Нам не надо будет друг другу ничего выдумывать, мы сразу же поймем друг друга, хотя бы даже и по телефону!» (Начало 1945 г.)
Свои надежды на исход столь желательного столкновения с Красной армией Власов обнаруживал не только этими словами. Он до дна души был убежден, что большинство советских командиров сразу станет на его сторону. Единственной предпосылкой для этого было то, чтобы освободительная армия наступала.
О маршале Константине Рокоссовском
Рокоссовский был польского происхождения, но считал себя русским. Он как полный генерал руководил в 1942 году операциями на Донском фронте под Сталинградом, а потом в завершающей битве против Германии на Одере и в Мекленбурге. После войны он стал, будучи польским министром обороны, и главнокомандующим, прямо «вице-королем» Польши. Но и Рокоссвоский в период чисток посидел в тюрьме. Когда его вернули в армию, ему пришлось заменить выбитые зубы искусственным протезом. Власов всегда отзывался об этом талантливом полководце с полным признанием и одобрением: «Когда дело дойдет до этого, Костя несомненно примет участие. Он более способный генерал, чем я.»
После войны, когда я работал у американцев, и в мои обязанности входил допрос перебежчиков из Красной армии, у меня был случай допросить лейтенанта ВВС Григория Данилова. До этого в советской зоне оккупации он заведовал офицерским собранием. Данилов мне много рассказывал о Рокоссовском, в частности об одном особенно характерном случае. В офицерском собрании показывали западные и советские фильмы. Рокоссовский со своим ближайшим штабом часто присутствовал при этом. Однажды, когда западный фильм закончился и должен был начаться советский с неизбежным хвалебным подхалимажем Сталину, — Рокоссовский встал и при топоте ног и перестановке стульев покинул зал со своей свитой.
«Кого Господь хочет наказать, у того отнимает разум»
Власов часто пользовался этой русской поговоркой, когда разбирал поведение немецкого руководства, которое оставалось для него неразрешимой загадкой:
«Как же можно давать столь ложные, столь опасные и, можно сказать, даже самоубийственные приказы и заставлять их выполнять?!» (Начало 1945 г.)
Власов часто говорил о том, что его ожидает в случае поражения:
«Побежденный
«Мое горе посвящено русскому народу»
Политическое положение, становившееся все более мрачным, отзывалось на Власове все более тяжелым бременем. Все чаще имели место припадки отчаяния и безнадежности.
«Непонимание немцев несет гибель всем нам и также самим немцам. Я, собственно, не должен жаловаться, так как моя жизнь была разнообразной и богатой событиями. Судьба мне широко благоприятствовала: я делал большую карьеру, у меня была власть и слава, много женщин, моя жизнь была красивой. Для меня схождение не станет трудным. Горюю я о русском народе, которому я не мог помочь сбросить ярмо коммунизма. А ведь эта возможность была так близка!» (Начало 1945 г.)
ПОСЛЕСЛОВИЕ РЕДАКТОРА Э. фон Фрейер
Сергей Фрёлих — Сергей Борисович для своих русских друзей — был отмечен своей ненарушимой преданностью русскому народу. До своей смерти в декабре 1982 года он поддерживал борьбу за его свободу с помощью своего журнала «Зарубежье», выходившего с 1965 до 1979 г., распространяя листовки в Венгрии во время восстания 1956 г. Им же было основано общество помощи христианам в Советском Союзе, и, в конце концов, написана эта книга. Те, кто его знал, были поражены его приверженностью делу Власова.
Его отношение к большевизму было непримиримо. Молодым человеком он пережил большевистский переворот и первые годы коммунистического режима в Москве. Он чувствовал свой собственный долг перед павшими в эту роковой эпоху, перед теми русскими и немцами, которые, жертвуя своей жизнью, воспротивились в своих странах этому порабощению. И надо было выполнить обет, данный им генералу Власову, который просил его: «Опиши, что мы не были изменниками…»
Поэтому Сергей Фрёлих в своей книге обращается прежде всего к подрастающим поколениям. Большую заботу доставляла ему распространенная через все границы неспособность анализировать исторические события. Он видел опасность в том, что свободный Запад может повторить ошибки Гитлера, то есть сравнить русских с коммунистами и этим заставить русский народ встать на сторону советского режима. В связи с этим, Фрёлих говорил о «политическом водоразделе», который гораздо значительнее, чем «национальный». Своими воспоминаниями он хотел сделать вклад для лучшего понимания восточного человека и для сокращения предрассудков в политической области.
Фрёлих был убежден, что нельзя выиграть войну против Советского Союза военными средствами и нельзя победить большевизм без участия русских. «Победа» была для него возможной только в полной согласованности с русским освободительным движением и при восстании в России. Такое убеждение объединяло его со многими единомышленниками как в немецком Вермахте, так и в самых разнообразных политических лагерях. Они представлялись ему как гаранты для нового начала против расовой теории и «унтерменшей». А Гитлер был заинтересован не в освобождении, а в завоевании.