Генерал Юденич
Шрифт:
— Ну что, мои герои, как бой у вас прошёл? Расскажите, как японца отбили вчера и ночью?
Солдаты оживились и начали наперебой рассказывать полковому командиру о том, что было, что они чувствовали:
— Когда ротный упал, он сумел перед тем сказать мне: «Василич, ты фельдфебель, командуй теперь ротой за меня».
— Стрелок Петровичев был ранен двумя пулями, а до деревни всё же добежал.
— Как начали они кричать «банзай», а мы их совсем не испужались.
— В деревню мы ворвались на штыках, когда ночь на землю сошла — в десяти шагах ничего не видно было.
— До
— В крайнюю фанзу их много забежало. Мы за ними туда и всех в избе перекололи.
— Покончили с ними и побежали дальше, без всякой команды.
Выслушав возбуждённые, сбивчивые рассказы солдат, Юденич спросил поручика Осипова:
— Сколько у тебя в ротах людей осталось?
— Мало. Человек по восемьдесят на роту. Может, ещё кто-то соберётся. Легкораненые из лазарета после перевязки вернутся.
— Разберись со взводами. Где офицеров Нет — ставь временно унтер-офицеров, фельдфебелей. Солдатам прикажи, чтоб подправили окопы: смотри, во многих местах бруствер обвалился во время боя. Через час кашевары полк накормят, а пока раздай бойцам сухари — хлеба сегодня не будет. Запасы есть?
— Есть, Николай Николаевич. Несколько кулей, прямо перед боем получили...
Бой на долю 18-го стрелкового полка выпал не из лёгких: хвалиться лёгкой победой не приходилось. После войны Николаю Николаевичу придётся столкнуться с описанием тех событий, когда к нему в руки попала книга Барцини «Японцы под Мукденом». Её автор писал о столкновении японской пехоты с сибирскими стрелками:
Когда положение левофлангового полка, действовавшего против Юхунтуня, сделалось отчаянным, — полк понёс страшные потери, патроны вышли, часть ружей испортилась, — то командир полка, полковник Текаучи суровым голосом кричит всего два слова «до смерти». Наконец он принимает отчаянное решение и хочет броситься на врага, чтобы покончить чем-нибудь. Он требует к себе следующего по старшинству офицера, майора Окоши, и говорит ему:
— Я решился сегодня вечером атаковать, и все мы, наверное, погибнем. Возьмите поэтому полковое знамя и спрячьте его, а бригадному командиру расскажите о случившемся.
Майор просит освободить его от этого поручения и позволить принять участие в атаке, но полковник приказывает и приходится слушаться. Окружённый шестью солдатами, он выходит из деревни. Знамя завёрнуто в полотнище палатки, и чтобы не привлечь внимание противника, его несут не отвесно, а тащат за верёвку, прикреплённую к вызолоченному цветку хризантемы.
Когда эта кучка вышла в поле, то вокруг них со всех сторон засвистели пули и солдаты начали падать один за другим. Наконец, последний солдат ранен в живот, а майор Окоши — в правую руку и тяжело в грудь. Ползком добираются они до покинутой деревушки, и майор, взяв обещание с солдата, что он отнесёт знамя и письмо, передаёт ему их. В письме, написанным карандашом левою рукою, значится следующее:
«Моё завещание.
Если я покинул поле сражения в такой момент, то это произошло по категорическому приказанию моего командира полка, поручившего
Поэтому я решился лишить себя жизни, чтобы присоединиться к командиру полка и моим товарищам на том свете. Но я ранен в правую руку и не могу держать сабли, а поэтому лишаю себя жизни при помощи револьвера и прошу извинить меня за это. Позвольте мне поблагодарить вас за вашу дружбу в течение стольких лет и подумать о вас в это мгновение. Желаю вам славной победы.
Я чувствую большую слабость и лишь с трудом держу карандаш, поэтому я ограничиваюсь указанием на отчаянное положение нашего полка. 22-го февраля в 6 с половиной часов вечера под артиллерийским огнём в небольшой неизвестной деревушке, южнее Ликампу.
Майор Окоши. Генерал-майору Памбу Дено».
Передав это письмо солдату, майор Окоши прострелил себе голову. Час спустя ползком прибывает в штаб почти умирающий солдат; на спине у него привязано знамя полка, а в фуражке письмо. Так исполнил он своё поручение».
Для Юденича не было большим откровением поведение японских солдат и офицеров-самураев на войне с Россией. Когда книга Барцини обсуждалась в офицерском кругу, Николай Николаевич сказал:
— В каждой армии есть герои. Чем хуже, например, наш 36-й стрелковый полк, отличившийся в бою за Путиловскую сопку? А доблесть генерал-майора Путилова? А ротный командир 18-го стрелкового Восточно-Сибирского полка капитан Зазуля, бойцы которого захватили у японцев батарею горных орудий?
Потерпев поражение в сражении под Мукденом, но не позволив армиям маршала Ивао Оямы окружить себя, русская армия отступила ещё дальше, севернее. Полк Юденича вновь пришёл в походное движение, заранее отправив раненых в тыл, к железной дороге. Там раненых приняли санитарные поезда, курсировавшие от фронта к Харбину, столице Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД).
По обочинам дороги, по которым проходили войска, встречалось немало китайцев бежавших из своих деревень. Николая Николаевича удивляло то, что он не видел у беженцев-«ходей» ни одного злобного взгляда на невольных виновников своего разорения.
Поражал нищенский вид беженцев. Всё, что можно было захватить с собою из домашнего скарба, было уложено китайцами в корзины. Их мужчины и женщины тащили на себе на прямых коромыслах.
По пути из Мукдена часто попадались брошенные людьми селения. Они были совершенно пусты. Среди домов иногда бродили солдаты в поисках какого-нибудь фуража для лошадей и любого дерева на топливо для костров и полевых кухонь. Таково было лицо войны.
В деревнях своих солдат полковник Юденич старался не останавливать: он боялся, что люди подхватят там какую-нибудь заразу. В фанзах могла найтись и китайская ханшинная водка, а пьяный человек с ружьём мог наделать бед.