Генерал
Шрифт:
– Я готов, господин генерал!
Поглаживая пальцами зеленое сукно письменного стола, Вагнер сказал:
– До сих пор наша армия, нигде и никогда, не оказывалась в столь трудном положении. Если мы не выполним своей задачи и не прорвемся к Сталинграду, осрамимся на весь мир. На нашу долю выпала великая миссия защитить честь не только нашей армии, но и всей нации…
– Я уверен, господин генерал, что мы прорвемся к нашим войскам под Сталинградом, – сказал полковник. Он испытывал чувство гордости оттого, что командир дивизии
Неожиданно вошел адъютант Вагнера Макс Зоненталь.
– Господин генерал…
Вагнер, бледнея, выслушал адъютанта и повернулся к полковнику.
– Боюсь, полковник, ваш опыт сказывается, только не с лучшей стороны! Сколько раз за эти дни я напоминал вам, чтобы вы лично занимались вопросами охраны войск? Вы самоуверенно отвечали, что все будет в порядке. И вот результат…
Динкельштедт не мог ничего ответить.
Еще бы! Адъютант сообщил, что советские разведчики среди бела дня схватили и увели в плен командира танкового батальона.
Глава пятнадцатая
1
Обе воюющих стороны торопились к решающей схватке. И хотя не были еще отданы конкретные распоряжения и приказы, все, от офицеров до рядовых, чувствовали, что времени мало, и спешили каждый исполнить как можно скорее свои, порой и немудреные, но важные дела.
В полку Ази Асланова был банный день, и старшина Антон Воропанов никому не давал зазеваться.
– Поторапливайтесь, ребята, уже смеркается, а многие еще не купались.
К тому же он экономил горячую воду, отпускал ее черпаком.
– Прямо как водку отмеряет, дьявол, – беззлобно ругались ребята – вода доставлялась издалека, скупость старшины была понятна.
В десяти метрах от костра, на котором кипели котлы, была поставлена палатка – в ней, защищенной только от ветра, и купались бойцы. Ефрейтор Мустафа Великанов принимал у них грязное нательное белье и выдавал свежее. Многие из бойцов тут же точили о ремни свои бритвы и брились – наводили, как говорится, шик-блеск.
Илюша Тарников, Кузьма Волков и Вася Киселев пришли купаться позже всех.
– А-а, неразлучная троица! – язвительно встретил их старшина. Рановато пришли! Не могли явиться попозже?
Три друга (весь полк называл их «неразлучной троицей») вытянулись по стойке «смирно» и всем своим покорным видом словно просили прощения.
Старшина улыбнулся, сказал:
– Вольно! Раздевайтесь!
Мгновенно разделись, побросали обмундирование на брезент, расстеленный перед палаткой. Волков ухитрился снять гимнастерку вместе с нижней рубашкой и свернул гимнастерку так, чтобы старшина этой рубашки не видел.
– Чего ж ты так старательно завернул ее, а? – спросил Киселев. Боишься, как бы петушиный хвост тебя не выдал?
Кузьма округлил глаза, кивнул неприметно в сторону старшины:
– Помалкивай.
Но Вася Киселев не утерпел и развернул тщательно свернутую гимнастерку Кузьмы. Тот не успел помешать дружку – полосатая тельняшка красовалась на развернутой гимнастерке.
– Эх, Кузьма, предаешь ты танкистов!
– Я? Чем это их предаю?
– А тем, что ставишь моряков выше танкистов. Хлеб кушаешь наш, а спишь и видишь себя моряком. И старшины не боишься. А ведь он, лютый, тельняшку тебе носить запрещает. По табелю не положено – раз, в стирку возьмешь, а заменить нечем, – два.
– Ладно, ладно, нашел время… Об этом можно и потом погутарить…
– Потом поздно будет! – не унимался Вася. – Ты честь танкистов унижаешь перед моряками.
– Да что ты привязался с этой честью? Можно подумать, что я меньше тебя люблю танкистов!
– Рано-поздно я эту злополучную тельняшку украду и порву.
– От тебя всего можно ожидать.
Илюша видел: друзья вот-вот опять сцепятся.
– Отставить! – рявкнул он что есть силы. – Что это за разговорчики? Не нравятся мне они. Если «троица» ругается, то что же делать остальным?
– Есть отставить! – оба спорщика снова стали по стойке «смирно».
– Вот это другое дело! Вася, ты что прицепился к этой рваной тельняшке? – Тарников подмигнул Киселеву. Если мозолит глаза, возьми и порви, если нет прихвати с собой, постирай. Ну, в баню ша-го-м… марш!
И Вася, и Илюша расхохотались. Улыбнулся и Кузьма. И все трое ворвались в палатку.
Шариф посторонился перед ними и голой ногой толкнул в сторону собранные обмылки, потом сделал вид, что намыливает ногу, наклонился, собрал обмылки, скатал их в шарик и, прикрыв платком, который принес стирать, ушел одеваться.
Мыльная вода из палатки вытекала по желобу в воронку от бомбы.
Баня работала до наступления темноты.
Смыв с себя грязь и пот, танкисты повеселели, и смех, и шутки слышались в разных концах лагеря до самого отбоя.
2
С вечера пошел снег. За ночь замело воронки от бомб и снарядов, следы танковых гусениц, автомобильных и тележных колес, конских копыт и солдатских сапог. Все вокруг обновилось, все словно белой простыней покрылось, а воздух посвежел, очистился от запахов войны.
– Замаскировало нас любо-дорого, – смеялся Асланов, обойдя роты. Ну, комиссар, давай обедать!
На обед был приготовлен плов – такой, каким его представляют армейские повара. И все же это была не обычная пища.
Филатов быстро управился с полной тарелкой, вытер губы краем салфетки аккуратно свернутая белая салфетка выглядела странно в темной руке Филатова, в темной палатке, на грубом столе, сколоченном из снарядных ящиков.
– Честно говоря, я впервые в жизни ем настоящий плов. Слышать о нем слышал, и немало, а попробовать не удавалось…