Генералиссимус Суворов
Шрифт:
Вошел Прохор с чайниками и посудой. Хозяин и гость принялись за чай.
— Так, когда же, дядюшка? — спросил Горчаков.
— Что когда?
— В путь.
— Куда?
— В Петербург.
— Кто меня звал, что я там позабыл? Там и без меня много фельдмаршалов.
Александр Васильевич намекал на то, что все обойденные им генералы при воцарении Павла Петровича были произведены в фельдмаршалы.
— Но государь вас ожидает.
— Из указа сего не видно, помилуй бог, не видно; дозволяется, значит, моя воля,
— Да что вы, дядюшка, говорю вам, что его величество ждет вас с нетерпением, я имею словесное приказание привезти вас.
— Вот как, — протянул Александр Васильевич и вдруг сделался необычайно серьезен.
— Конечно же так, я именно за этим и прислан. Когда же? Князь Горчаков смотрел на него тревожным взглядом. Суворов молчал.
XI. При дворе императора Павла
— Никогда! — вдруг после большой паузы сказал Александр Васильевич.
Князь Андрей Горчаков продолжал молча смотреть на него испуганно-недоумевающим взглядом,
— Никогда! — повторил Суворов. — Чего мне глядеть там? Как все сжато прусской меркой и прусским правилом. Из солдата сделана кукла, помилуй бог, неповоротливая кукла. У меня, где проходил олень, там проходил и солдат. Зимой я с ними штурмовал Измаил. Колонна обогнула каменную батарею и шла вперед, не обращая внимания на то, что в тыл ей производился жестокий огонь. Под Прагой штурмующей колонне внезапно стала грозить с фланга конница; часть конницы выстроила фронт налево и бросилась в штыки, а другая часть продолжала штурмовать, как ни в чем не бывало; кавалерия исчезла.
Александр Васильевич остановился. Князь Горчаков сделал движение, чтобы заговорить, но Суворов снова заговорил:
— Под Кобылкой физическая невозможность задержала пехоту позади; несколько эскадронов легкой и тяжелой кавалерии спешились и ударили на пехотную часть в сабли — успех был полный. На Рымнике, где бой происходил против вчетверо сильнейшего неприятеля, и успех доставался тяжело, признано было нужным подействовать на турок и ударом, и неожиданным впечатлением; на неоконченный ретраншамент, защищавший позицию, пущена в атаку конница — турки были разбиты. Мои солдаты, чудо-богатыри, дрались как отчаянные, а ничего нет страшнее отчаянных. Какие же тут правила? Быстрота, натиск, только, помилуй бог, быстрота, натиск
— Все это так, дядюшка, — успел, наконец, вставить слово князь Андрей, — но к делу не относится.
— Как не относится… Что ты меня учишь?.. Мальчик, не учи… Помилуй бог, до чего дошло. Яйцо курицу учит.
— Я не учу, дядюшка, но только…
— Что только?
— Я вам передаю волю государя, дядюшка. Вы верноподданный.
— Преданность моя государю не имеет границ, — серьезным тоном произнес Александр Васильевич. — Но я не могу видеть новые порядки, они портят солдат, они доведут до поражений. Избави Бог. У французов
Мальчиком Суворов называл Бонапарта.
— Что делать, дядюшка. Может быть, вы и правы.
— Не может быть, а прав, совсем прав, — сердито буркнул Александр Васильевич.
— Ну да, правы, правы, — поспешил согласиться князь Горчаков. — Но все же нельзя идти против воли государя. Ведь вы солдат. Сами понимаете.
— Я в отставке. Я болен.
— Дай Бог, чтобы все были так больны. Вы свежи, бодры.
— Я болен, — упрямо твердил Александр Васильевич.
— Но, дядюшка, — возмутился князь Андрей.
— Мне его не переделать, а я ведь тоже переделываться не могу. Стар я, вот что.
— Но ваше упорство может вывести из себя государя.
— И пусть. Головы не снесет.
Долго убеждал князь Андрей своего строптивого дядюшку и наконец, убедил его, что ехать необходимо.
— Хорошо, будь по-своему, поеду, только не на почтовых, а на своих.
— Но это очень долго.
— Иначе не могу, стар я, болен, вот что.
Князь Андрей не стал настаивать.
Сборы Суворова были недолги. Он выехал вместе с племянником, и последний расстался с ним на первой станции и ускакал вперед с курьерской подорожной.
Прискакав в Петербург, князь Горчаков тотчас же явился во дворец и убедился, что Павел Петрович его ждет.
Увидав князя Андрея, государь тотчас же спросил:
— А что, приедет граф?
— Дядя, ваше сиятельство, принял известие о высочайшей милости с великою радостью, но по слабости здоровья не может ехать на почтовых и выехал на своих.
— Когда же он может прибыть?
— Не могу с точностью ответить, ваше величество!
— Но приблизительно?
— Через неделю, ваше величество, не ранее.
— А…
В течение этого времени государь несколько раз спрашивал у князя Горчакова о здоровье его дяди, в дороге ли он и прочее.
К назначенному князем Андреем дню Александр Васильевич не поспел и прибыл днем позже. Князь Андрей тотчас же поехал об этом с докладом к государю.
Было около десяти часов вечера. Государь уже разделся ко сну, но накинул шинель и вышел к Горчакову.
— Я бы принял его сейчас же, — сказал государь, — но, во-первых, поздно, а во-вторых, пусть отдохнет с дороги. Завтра в девять часов здесь.
— Дядя, ваше величество, отставлен без мундира. Как прикажете ему явиться?
— В общеармейском мундире, — отвечал Павел Петрович.
На другое утро, около девяти часов, Александр Васильевич уже был во дворце, одетый в мундир князя Андрея, пришедшийся ему как раз впору.
Все пока шло хорошо. Суворов был весел, без малейшей тени смущения и верен себе. Он балагурил с находившимися в приемной дворца придворными, подшучивал над ними, а с гардеробмейстером Кутаисовым заговорил по-турецки.