Генеральный попаданец

Коруд Ал

— Что, добрый молодец, сложная наука? — засмеялся я, беря в руки полотенце.

— Уф, никак не мог подумать. С виду просто!

— Так и с бабой вроде ничего сложного нет: сунул, высунул, но есть нюанс.

Посматривающие в нашу сторону «прикрепленные» не выдержали и заржали. Дежуривший сегодня за Рябенко Медведев сурово показал им кулак.

Виктория Петровна, видимо, также зарядилась моей утренней энергией.

— Садись кушать, физкультурник. Сегодня у нас творожные сырники. Сметану ведь тебе можно?

— Ну если в меру, то почему бы и нет.

Поглядывая, как я уплетаю приготовленную ею вкуснятину,

супруга поинтересовалась:

— Ты что Восьмого марта планируешь, Лёня?

Я, ожидая некий подвох, спросил:

— А что?

— Хочу семейный день организовать. Позвать Галину, Юру, Яков подъедет.

Делаю вид, что тщательно пережевываю творожник, а сам лихорадочно копаюсь в памяти реципиента. Но Ильич, сука, спит. Иногда бывает с ним такое. Или упрямо не желает наводить мосты с Галиной. Она его беда и проклятие. Упустил по причине войны ее отрочество, вот и расхлебывай до старости. Упрямством и энергией в отца, а вот с мозгами проблема. Любит барышня альфа-самцов и попугаев. Те же обычно барышню лишь пользуют. Но никуда не денешься, придется потратить время на семью. Мне тут еще жить поживать, да добра наживать. Да и повод хороший. Правда… Яков. Брательник. Не заметит ли он таких резких перемен во мне? Придется поставить галочку в «Рабочую» книжку и отправить пару заданий помощникам. Про семейную жизнь Брежнева на самом деле известно не так много. Слухов больше, а им доверять нельзя.

— Хорошо. Про время я тебе сообщу позже. Сначала узнаю, — улыбаюсь во все тридцать три, — вдруг меня пошлют каких-нибудь работниц поздравлять?

— Да ну тебя! — деланно обиделась Виктория и погрузилась мыслями в подготовку праздника. Да и нехай! Будет, хоть занята делом и мне не станет надоедать.

Пью чая и размышляю о бренном:

— «Ильич, зараза, что ты дарил жене?»

Открытой информации по понятной причине об этом нет. Там много чего нет! Например, то, что Брежнев предпочитал трусы семейники и майки. По полчаса утром примерял галстуки и был весьма придирчив к рубашкам. Услышал об этом случайно от прислуги, пришлось невольно копировать. И так своим пристрастием к физкультуре начал особенно выделяться. Вот так попаданцы и палятся, на труселях. Ладно хоть реципиент ясно показал, что секаса между супругами давно нет. Ильич к законной охладел, она обиделась на его… некоторые нюансы. У любовниц поди, набрался. Там все молодки горячие и охочие ему попадались. Так и мужчина темпераментный. Повернул Ильич супруг по привычке в нужную позицию, а это для нее извращение.

«Кобель! У кого набрался!»

Но, ребята, давайте вспомним будущих политиков. Сильвио Берлускони менял женщин, как перчаток, но горячие итальянцы относились к любвеобильности их премьер-министра с пониманием. Разве что феминистки были против. Что лишь способствовало его популярности. Но здесь вам не там. У нас кодекс! То есть в баньке с бабами париться — это не тоже самое, что выступать на трибуне с критикой морального разложения молодежи. Никогда двуличность не приводила ни к чему хорошему. В восьмидесятым понимание этого у советского человека на зубах навязло. Отсюда тотальное падение веры к партии, а также в светлое будущее. Бери и предлагай иную версию.

В ЦК меня тут же в оборот взял энергичный до крайности Черненко. Еще бы! Босс в силу ходит, первым человеком в государстве становится. Как тут не начать заодно уважать и себя. На подобную работу идут люди целеустремленные,

что мне на пользу.

— Понимаешь, твои помощники насели на меня по поводу бюрократизации аппарата.

Я как можно удобней растекся на ужасно сделанном кресле.

— Это я им задание дал.

Константин Устинович насупился:

— Но аппарат же моя прерогатива!

— Я знаю. Но одна голова хорошо, А Змей Горыныч лучше.

Моя яркая улыбка мгновенно растопила легкий ледок обиды верного товарища, это сразу по глазам заметно. Кстати, качество самого Ильича, передавшегося мне как новичку. Иногда во мне проявляется нечто, свойственное его натуре.

— Тут вот какое дело, Константин. Взгляды на проблему у вас разные, так что ничего не попишешь, придется поработать вместе и найти согласие.

Черненко тут же состроил деловитый вид. Старая школа:

— Задача?

— Если коротко, то необходимо понять сам механизм бюрократии советских центров принятия решений.

Начальник общего отдела пытался осознать незнакомые ему понятия. Но я по глазам заметил, что суть он улавливает.

— То есть связи между…

— И это тоже! — указую карандашом в сторону окна. — Свяжитесь с Академией Наук, узнайте, кто у нас работает с большими массивами информации. Вроде как эта наука называется кибернетика. Если я ничего не путаю. Не бойся задавать им глупые вопросы. Сбей с них спесь! Ну, не мне тебя учить, Константин. Нет у нас, надо найти зарубежный опыт. Царь Петр не чурался у голландцев плотником работать. Мы чай тоже не баре. Так что флаг тебе в руки.

— Понял, разрешите исполнять?

Черненко шутит в тон, значит, появился боевой настрой. Ему нравится, что я задаю ему заковыристые задачи. Ему важно ощущать себя значимым звеном власти. Я-то знаю, что Константин вдобавок заведует архивом Политбюро, так называемым Шестым сектором, и архивом Секретариата, или Седьмым сектором. Ко многим из этих документов не имели доступа даже члены Политбюро. Данные архивы из разряда не для прочих смертных. Более того — вообще не для «смертных». Отсюда три вида секретности: «секретно», «совершенно секретно» и «особой важности особая папка». Причем, по утверждению товарища А. И. Лукьянова, прикасаться к «особой папке» могли всего три человека, а открывать ее имел право только заведующий отделом.

«Из Общего отдела, — пишет бывший помощник К. У. Черненко В. А. Печенев, — выходили все документы ЦК КПСС. Только после оформления там принятые решения становились постановлениями ЦК. Но подготовленное в других отделах решение могло из Общего отдела и не выйти или очень долго тормозиться там, в том числе и по кадровым вопросам. И борьба между центрами влияния шла в основном по ним».

Вот вам и тайная власть незаметного аппаратного человека. А мы грешим на тайных злопыхателей. Госаппарат — страшная сила!

Мне же необходимо внести некую прозрачность в здешнем документообороте. Хотя бы сначала для себя. Затем включить в эту практику весь Центральный комитет. Иначе утонем в бумагах. Так как приносимые мне на подпись документы приводят к мысли, что с помощью них можно меня же запросто надурить. А зарыться в их изучение, значит, потерять связь с реальностью. Да уж, тяжка шапка Мономаха! И как это у попаданцев в прошлое получается так лихо решать проблемы? Скорее сие обстоятельство сиречь ожидание читателей подобных книг, не желающих погружаться в сложности управления государством.