Генеральша и её куклы
Шрифт:
Та мотнула головой и продолжала, напевая, водить кистью по картону.
Удивлённые, все пошли в дом и там в полном молчании выпили чаю с бутербродами и разбрелись по дому, каждый заниматься своими делами.
Она пела, не переставая, весь день. После романсов пошли русские народные – «Окрасился месяц багрянцем…», потом старые советские – «Снова замерло все до рассвета…», ближе к обеду невестка, побывав в саду, сообщила, что мама поёт «Милая моя, солнышко лесное…».
— Так, пошли барды, может, скоро выдохнется? – предположил сын.
— Она? Да она может сутки петь, не
Голос у неё был небольшой, домашний, но она знала очень много песен и главное – все слова, любила петь в компании, за столом. В последние годы это бывало редко, чаще всего до пения вообще не доходило, а если доходило, то В. В. её одёргивал: хватит, поедем домой. А ей хотелось ещё. Он говорил: «Ну, тебя не остановишь!».
— Кончится тем, что она охрипнет, — мрачно сказал В. В. и решил сделать ещё один заход в сад.
Пейзаж уже проявился на картоне – далеко в море белел парусник, а по берегу брели, взявшись за руки, стройная молодая девушка в развевающейся хламиде и молодой человек, пока как следует не прорисованный.
«Но не я, — подумал про себя В. В., — рост не мой».
— Золотко, может пойдём в дом, отдохнёшь, перекусишь… Прохладно уже.
— Сейчас меня нет, но я вернусь, — загадочно сказала Мируся и покачала головой.
Он подумал, что, может, стоило бы вызвать врача, но… какого? Не психиатра же. Он потоптался возле двух её стульчиков, вздохнул нарочно громко и пошёл в дом.
Под вечер решено было созвать консилиум. Позвонили семейному доктору, Ольге Петровне и подруге Тамаре. Те примчались, им показали из окна, что происходит, доктор спросила, нет ли температуры, а подруга, не было ли какой-нибудь ссоры в доме, может, кто обидел её вчера. Нет, ничего такого. Сначала к «больной» пошла Ольга Петровна. Та улыбнулась ей и даже руку свободную протянула, но кисть не отложила и петь не перестала. Теперь, видимо, снова пошли романсы, она напевала «У церкви стояла карета…». Разговора никакого не получилось, и Ольга Петровна, успевшая только пульс нащупать (пульс был нормальный), обескураженная, вернулась в гостиную.
— Что она вам сказала?
— Она сказала: «Оставьте меня в покое».
Подруга тоже двинулась, больше из любопытства, но на все её расспросы с видом как ни в чём не бывало (будто вот только что зашла случайно и понятия не имеет, что тут с утра происходит), ответом была рассеянная улыбка и мурлыканье очередного песенного шедевра – «Мне не жаль, что тобою я не был любим…».
Все отступили, сочтя, что на ночь-то она никак в саду не останется, она темноты боится и мерзлячка к тому же. И стали молча смотреть телевизор. Доктор и подруга уехали, но просили звонить и держать в курсе.
И правда, как только стемнело, Мируся сама неслышно появилась в гостиной, поставила свой картон с почти законченной картиной у камина и поднялась в спальню, напевая при этом: «Ночь светла, над рекой тихо светит луна…».
— Я боюсь, — сказала невестка.
— Для таких случаев надо иметь семейного психоаналитика, — сказал сын.
— Ты думаешь, у нас уже есть эти психоаналитики? – усомнился отец.
— У нас уже все есть.
В эту ночь она спала, как ребёнок – безмятежно и
Утром она была свежа, весела, разговаривала, как обычно, и о вчерашнем не вспоминала, казалось, и не помнила. Ну, и они не стали ей напоминать, а потом и вправду забыли. И только теперь тот странный случай всплыл в памяти и заново заставил задуматься: что ж это было?
— Я, кажется, знаю, что это было, — сказала Аля. — Это такой специальный психологический приём. Если становится невмоготу, то надо от всего отключиться и сделать то, чего тебе самой в данный момент хочется, даже, если это «что-то» не совсем обычно. Например, полежать на земле, или опустить ноги в воду, или пойти куда глаза глядят…
— Что–о–о? – хором закричали В. В. и сестры.
– …а потом вернуться.
— Это Инна вас такому учила?
— Нет, это в книжке написано.
— В какой?
— Я не помню название, она там, в кабинете у вас стоит…
— Пошли, покажешь, — вскочила Лана.
Аля на удивление быстро нашла нужную книжку.
— «Бегущая с волками», — прочла Лана. – Первый раз вижу.
Она стала медленно листать, обнаруживая чуть не на каждой странице подчёркнутые и помеченные галочками места.
— О, вот оно:
«…Перечитать отрывки из книг или единственное стихотворение, которое вас тронуло. Хотя бы несколько минут побыть у реки, у ручья, у родника. Полежать на земле в пятнах солнца.. Посидеть на крыльце, что-то перебирая, что-то перешивая… Идти или ехать куда глаза глядят в течение часа, а потом вернуться… Встретить восход солнца. Поехать туда, где городские огни не мешают звездам… Посидеть на мосту, свесив ноги…. Сушить волосы на солнце. Опустить руки в бочку с дождевой водой…»
— Ну, все понятно, — она захлопнула книгу и пошла вниз, Аля плелась следом, чувствуя себя почему-то виноватой.
«Может, у неё и правда с головой что-то? – рассуждала сама с собой Лана. – Может, она не хотела, чтобы мы все знали об этом, и пыталась сама лечиться? А может, эта Инна успела её куда-нибудь в психушку засунуть? Бедная, бедная Руся!». Только она вознамерилась высказать свои догадки, как В. В. её опередил:
— Захар только что звонил. Кажется, она появилась!
— Кто, Руся?
— Нет, Инна!
10
Моя дорогая девочка! Эту часть моих записок к тебе я начинаю далеко от дома, в крошечном городке под названием Марианские Лазни на Западе Чехии. Что тебе сказать? Городок чудесный, стариный парк, старинные отели. Здешние минеральные воды особенно хороши для почек, потому сюда и ездят в основном немцы – известные любители пива, тогда как русские предпочитают отдыхать и лечиться в соседних Карловых Варах, тамошняя вода больше годится для печени, что для наших соотечественников актуальнее. Названия марианских источников – Рудольф, Каролина, Фердинанд – тоже напоминают о немецком прошлом этого городка, да и сам он до сих пор значится в путеводителях под двумя именами, второе из которых даже более известно – Мариенбад.