Генеральша и её куклы
Шрифт:
— А из своих родных вы кого больше любите – маму, отца, бабушку, кто у вас есть ещё? Брат, сестра?
— Если честно, — сказала Марта с вызовом, — у меня такая родня, что любить их не за что совершенно. Родители давным–давно в разводе, у каждого своя жизнь, бабка с дедом в маразме. Сестра есть, сводная, в семье матери, я её не признаю, как и её папашу, у отца тоже есть пасынок, его, что ли, прикажете мне любить? С какой радости?
— Ясно, — сказала дама из полумрака. – Может, у вас хотя бы собака есть?
— Есть.
— Да что вы! Замечательно! Я сама собачница. У вас какая порода?
— Шарпейка.
— О! Девочка! Представляю. Просто бархатная игрушка.
— Да, прелесть.
Вторая, Майя, тоже незамужем, и никогда не была. Худая, высокая, в очках. Одета нелепо – в длинную, мелким цветочком юбку и спортивную майку с надписью на английском. К мужчинам относится лояльно, принца не ждёт, согласна на обыкновенного, нормального парня, но тоже пока не получается, облом за обломом. О себе рассказывает охотно, в подробностях. Смотрит во все глаза, все ей интеренсо, и про себя, и про других.
История такая. Молодой человек, старше её на шесть лет, не женат и никогда не был, живёт с родителями. Семья – из бывшей партноменклатуры. Прекрасное образование, интеллигентный, воспитанный, к тому же, сотрудник МИДа. Родители страстно хотят его женить, хотят внуков, самого его, кажется, устраивает холостяцкая жизнь, он к ней привык. Их намеренно познакомили, как знакомят великовозрастных холостяков с целью поженить. Он особого интереса не проявил, вёл себя довольно вяло, впрочем, за столом за ней ухаживал и поехал провожать (его силой впихнули в такси и сказали: езжай). У дома она, сочтя, что, если простится с ним сейчас, то точно уже никогда его больше не увидит, пригласила подняться к ней, попить чайку–кофейку. Он нехотя поднялся, а уж там она сделала все, чтобы оставить его на ночь. Ночью он ей не понравился, та же вялость, неохота, но она отнесла это на счёт выпитого в ресторане. Потом он не появлялся неделю, вдруг позвонил поздно ночью, часа в три, и приехал, попил, поел, поспал, утром уехал. И так продолжалось три месяца, он пропадал надолго, потом появлялся, всегда ночью, оставался до утра, утром завтракал и уходил, ни разу никуда её не приглашал и ни о чём серьёзном не заговаривал. Хотя вообще-то говорил очень много, просто рот у него не закрывался, все говорил и говорил, но – исключительно о политике. В первый раз она слушала его с восхищением (какой умный!), потом – с обидой (слова не даст вставить!). Её мнением он совершенно не интересовался, а когда она один раз попыталась что-то сказать, он её оборвал: «Да что ты в этом понимаешь!».
Она сначала испытывала эйфорию: он высокий, красивый, с примесью греческой крови, даже как будто влюбилась, стала строить планы и мечтать, потом стала злиться на него, наконец, решилась на принципиальный разговор. И тут выяснилось, что никаких планов у него относительно неё нет и не было, что у него есть женщина, уже много лет, и это «почти жена» (вот от кого он так поздно к ней заезжал), но что жениться он ни на ком не собирается – ни на той, ни тем более на этой, а привык жить с мамой и думает продолжать так и жить. На вопрос обалдевшей Майи: «зачем же ты ко мне ездишь?», он пожал плечами и сказал, что и сам не знает, зачем, так, просто. Она хотела его выгнать и больше уже не пускать, но не смогла, не хватило духу. Так и тянется, вот уже второй год. Он вроде есть, и вроде его нет. А у неё годы уходят.
Когда все три истории были рассказаны, началось собственно действо. Инна отодвинула ширму и указала на сидевших за ней прямо на полу огромных, довольно безобразных на вид плюшевых монстров:
— Выбирайте.
Ника выбрала лохматого, чуть не в натуральную величину, волка, усадила за письменный стол, положив его передние лапы на столешницу и даже всунув ему между когтей шариковую ручку. Совершив все эти приготовления, она с минуту смотрела на него, видно
— Такого работника, как она, ещё поискать надо, а ты не ценишь, волчара поганый!
— Да какой он волк, он козел самый настоящий!
Ника раскраснелась, глаза её горели, под конец она выволокла плюшевую игрушку из-за стола и от души попинала ногами. Фуф!
— Молодец, — похвалила Инна. — Постарайтесь запомнить эти свои ощущения, и всякий раз, когда будете входить у нему в кабинет, вспоминайте их про себя.
Настала очередь Марты. Она заметно повеселела, расправа с предыдущим объектом ей очень понравилась. Но её случай был другого рода, ей, напротив, надо было отучиться видеть в каждом мужчине, с которым сводит её жизнь, козла и дебила. Инна сама выбрала для неё белого, пушистого котика, сравнительно небольшого, усадила ей на колени и велела поговорить с ним как можно ласковее. Марте долго не удавалось найти нужные слова, кажется, она их вообще не знала, Инна стала подсказывать.
— Он хороший, пушистый, белый… Самый белый и самый пушистый. Скажите ему об этом. Не стесняйтесь говорить приятные слова, хвалить, восхищаться.
Марта закрыла глаза, гладила котика по спинке и с трудом выдавливала из себя такие непривычные для неё слова: «ты мой котик… ты добрый… ты ласковый…».
Ей подпевал целый женский хор:
— Тебе повезло! Мы все тебе завидуем!
Под конец Марта внимательно посмотрела на котика, чмокнула его в нос и спросила:
— А можно я его с собой заберу?
— Берите на здоровье, только не сегодня, а когда закончим с вами заниматься, и пусть он у вас сидит на самом видном месте. Как только вам захочется обругать какого-то мужчину, вы взгляните на него и вспомните все те слова, которые здесь произносили.
С Майей долго не могли подобрать подходящую игрушку. Она говорила:
— Нет, он у меня симпатичный, а это что за уродина? Нет, и этот не годится, он какой-то неказистый.
Наконец выбрали яркого, сине–красно–жёлтого попугая, посадили на спинку стула.
— Похож?
— Похож…
— Ну и что мы ему скажем?
Майя смотрела на попугая с укоризной и только вздыхала.
— Давайте я! – с готовностью предложила Марта.
— Нет, пусть она сама, а вам лучше помолчать.
Майя начала неуверенно, останавливаясь после каждой фразы, словно ожидая, что её сейчас перебьют, не дадут договорить.
— Больше ты ко мне ходить не будешь… Больше я тебя не пущу, хватит…
— Молодец, правильно! – поддакивали девушки. –Пусть катится колбаской по Малой Спасской, обойдёмся! Подумаешь, цаца выискалась, дипломат хренов! Да у нас таких, как он, навалом на пляже загорает!
— А если ты все-таки явишься, я скажу… я скажу…
Вдруг она села на место и расплакалась.
— Ты чего? – наклонилась к ней Марта.
— Нет, девочки, я не смогу. Я его, наверное, люблю все-таки.
Попугай клюнул носом и свалился со стула.
Когда стали расходиться, Инна попросила даму из полумрака задержаться. У неё даже закралось подозрение, не конкурентка ли это какая разнюхивает, что тут и как.
В сущности, никто ведь здесь, в провинции, не знает толком, что это такое – психоанализ, упражняются, кто во что горазд, как, собственно, и сама Инна, читавшая, конечно, и Фрейда, и Юнга, но одно дело – читать, и совсем другое – практиковать самостоятельно. Она отдавала себе отчёт в том, что все её занятия, так называемые «сеансы» — чистой воды профанация, и боялась только одного – нарваться на пациентку, которая это поймёт и захочет её разоблачить.