Генеральская правда. 1941-1945

Рубцов Юрий Викторович

Главную роль в возвращении Николая Александровича в военное ведомство сыграл Хрущев, которого связывали с Булганиным дружеские чувства. Но не только личная дружба, но и прагматические соображения заставляли Хрущева искать политического союза со своим приятелем. Никита Сергеевич хорошо понимал, что без опоры на армию ему не удастся реализовать свои честолюбивые замыслы. Показательно, что в переломный момент партийно-государственная элита вновь предпочла видеть во главе Вооруженных Сил не профессионала, а партократа. В этом была своя логика, ибо использовать армию в политических играх профессионал наверняка бы отказался (как позднее, собственно, и произошло с маршалом Жуковым).

Претендентов на лидерство в партии и стране объединял страх перед Берией. Все прекрасно знали истинный облик этого человека,

и пока он был жив, тем более у власти, не могли чувствовать себя спокойно. Именно ненависть и страх перед многолетним руководителем спецслужб породили заговор высших руководителей против своего коллеги по Президиуму ЦК и правительству.

Немалую роль в заговоре сыграл Булганин. Именно он с согласия Хрущева предварительно договорился со своим первым заместителем маршалом Г.К. Жуковым и генерал-полковником К.С. Москаленко, командующим войсками Московского округа ПВО, об их личном участии в аресте Берии. Жуков возглавил группу генералов, которые с оружием приехали на территорию Кремля вместе с Булганиным в его служебной машине, не вызвав тем самым никаких подозрений у охраны.

Военные не подвели. У партократов хватило ума привлечь к такому делу не себе подобных, а тех, кто умел и с оружием управляться, и людьми руководить, и принимать на себя ответственность в экстремальных ситуациях.

Сам министр обороны, по свидетельству Хрущева, в ходе заседания Президиума ЦК, на котором Берия был взят под стражу, держался решительно. Он выступил вторым, сразу же после Хрущева, когда благополучный исход дела еще совершенно не был предрешен, и поддержал резко критические оценки зловещего Лаврентия [313] .

313

Берия: конец карьеры. М., 1991. С. 276.

Когда же дело было сделано, Булганин тем более охотно вплел свой голос в хор проклятий, раздававшихся по адресу Берии почти целую неделю на пленуме ЦК КПСС: «враг партии, враг советского государства и народа», «интриган», «прохвост», «большой, матерый международный авантюрист», «международный агент и шпион»... Как и другие члены коллективного руководства, оратор с готовностью пинал «дохлого льва».

В выступлении на пленуме Николай Александрович подтвердил слова Хрущева о том, что заговор против Берии стал оформляться еще при жизни Сталина. Уже там, у изголовья уходившего в иной мир вождя, они осторожно заговорили об опасности своего заклятого «друга». Когда же уже на пленуме Хрущев напомнил о роли Булганина в устранении Берии, Николай Александрович не мог сдержать чувства признательности: «Я очень тебе благодарен, Никита, за эту реплику и заявляю тебе и всем другим товарищам, что я поступил только так, как должен поступить каждый порядочный член партии».

Желая похвалить «ленинско-сталинскую принципиальность» и прозорливость своих коллег, Булганин невольно показал, какие дикие нравы на самом деле царили в правящей верхушке. «Скажу вам, — откровенничал Булганин, — что еще при жизни товарища Сталина мы, члены Президиума ЦК, между собой, нечего греха таить, скажу прямо, говорили, что дело врачей — это липа... Мы говорили о том, что грузинское дело — это липа, дутое дело. Дело Шахурина и Новикова — позорное дело для нас. Говорили? Говорили. Дело маршала Яковлева — позорное дело для нас. Говорили? Говорили еще при жизни товарища Сталина» [314] . Время от времени он переспрашивал: «Говорили?» — и слышал из президиума подтверждающие реплики.

314

Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1999. С. 110.

Вот так: знали о надуманности самых диких обвинений в адрес заслуженных военачальников, говорили об этом между собой, но штамповали угодные вождю решения, стоившие жестоких испытаний и даже гибели тем, на кого завели «дело».

С устранением Берии в верхах на какое-то время установился баланс власти. Окончательно расклад сил определился после сентября 1953

г., когда на очередном пленуме на вновь введенный пост первого секретаря ЦК партии был избран Хрущев, быстро оттеснивший на второй план главу правительства Маленкова.

Участники тех давних событий вспоминали о роли, которую в утверждении Хрущева во главе партии сыграл Булганин, роль, скажем прямо, провокационную. Введение поста первого секретаря ЦК заранее не предусматривалось. Но перед самым началом пленума к Маленкову подошел Булганин и «настойчиво предложил» вынести на пленум вопрос об избрании Хрущева на высший партийный пост. При этом пригрозил: «Иначе я сам внесу это предложение».

В перерыве заседания члены Президиума ЦК собрались в комнате отдыха, и Маленков, полагавший, что Булганин перед началом говорил с ним не только от своего имени, поднял злополучный вопрос об избрании Хрущева. Все поначалу опешили, Булганин же первым с энтузиазмом призвал: «Давайте решать!» Присутствующие сдержанно согласились [315] .

315

См.: Каганович Л.М. Памятные записки. С. 503.

Что касается Булганина, то он, начиная с марта 1953 г., в первую очередь исправлял должность первого заместителя председателя Совета Министров СССР. Военным же ведомством фактически руководил не он, а Г.К. Жуков, бывший его первым заместителем.

А в 1955 г. для Николая Александровича и вовсе наступил звездный час: Хрущев, низвергнув Маленкова с поста главы правительства, провел назначение на этот пост своего давнего, с 30-х гг., соратника. То была, очевидно, ответная плата Булганину за сентябрь 1953 г., тем более что, как вспоминал Л.М. Каганович, многие члены политического руководства считали более достойной поста премьера кандидатуру В.М. Молотова.

Впрочем, как не без проницательности замечал Каганович, Хрущев, выдвигая Булганина, очевидно, строил расчет на недолговечность пребывания того в должности. Что, к слову, и случилось. Добившись отставки Николая Александровича в 1958 г., Хрущев занял пост главы правительства сам.

Но это случилось лишь через несколько лет. Пока же новый председатель Совета Министров СССР переживал некоторую эйфорию. Новый пост, новые возможности... На фотоснимках рядом с простоватым Хрущевым глава правительства выгодно контрастировал своим обликом. «Среди топорных, грубых физиономий членов правительства он выделялся своей интеллигентной внешностью, мягкими, приятными манерами, — вспоминает певица Г.П. Вишневская, сталкивавшаяся с премьером на правительственных приемах. — Было в его облике что-то от старорежимного генерала в отставке, и ему очень хотелось казаться в моих глазах просвещенным монархом, этаким Николаем III». Тем не менее для творческой интеллигенции он был «наследником Сталина, зловещая тень которого, вселяя ужас, еще долго витала над страной» [316] .

316

Вишневская Г.П. Галина. История жизни. М., 2007. С. 168.

Страна переживала либерализацию режима, оттепель. Внутри страны инспирируемый сверху курс на преодоление культа личности Сталина смыкался с идущей снизу стихийной десталинизацией. Рубежным для советского народа, для государства, для партии оказался 1956 г., год XX съезда.

Для Булганина — тоже. Несмотря на то, что он много лет находился в окружении Сталина, ему, как видно, претили крайности режима: свирепые расправы над политическими противниками, оголтелые идеологические кампании, обстановка чрезвычайщины в обществе. И когда Хрущев попытался эти крайности преодолеть, раскритиковав «культ личности», он встретил в лице Булганина союзника. Благодаря его поддержке, а также некоторых других членов Президиума ЦК — М.Г. Первухина, М.З. Сабурова, А.И. Кириченко, удалось сломить сопротивление тех старых членов руководства (в первую очередь, В.М. Молотова, Л.М. Кагановича, К.Е. Ворошилова), которые считали политически вредным и даже опасным выносить на съезд партии вопрос о репрессиях 30-х годов.