Генералы подвалов

Рыбин Алексей Викторович

— Нет. Не до этого. Папин компьютер включен, но я еще и не смотрела ничего. Да и не умею Интернетом пользоваться.

— Так давай покажу. Элементарно. Ты же себя лишаешь такого... — Максим попытался схватиться за эту соломинку, но увидел, что никакого интереса его предложение у Насти не вызвало.

— Максик, давай как-нибудь потом. Ладно? Я тебе позвоню...

Конечно, ведь им кайф сломан. Он сейчас уйдет, а они опять — в койку. Чего там, можно понять...

— Запиши номер «трубы», — сказал Макс. — Девять...

— У тебя

«труба» появилась?

Впервые Максим заметил в ее глазах какое-то подобие искреннего интереса.

— Да, знаешь, появилась. Зарабатываю помаленьку.

— А что делаешь?

— Ну, как что... Машина меня кормит. Программы пишу всякие простенькие, макетики делаю для журнальчиков мелких. Так, халтурка, но денежку кое-какую приносит.

— Давай номер.

Максим продиктовал номер своей «трубы».

— Хорошо. — Настя встала, загасила в пепельнице окурок. — Максик, ты меня извини, но...

— Да-да. Я понимаю. Ну, ты звони...

Макс кивнул Диме, тот сделал ему ручкой — пока, мол, дружище. Когда за ним захлопнулась дверь, Максим замер и, сжав кулаки, в сердцах плюнул на бетонный пол лестничной площадки. Но тут дверь Настиной квартиры опять открылась, и он, резко обернувшись, увидел высунувшуюся одноклассницу. Сейчас она была совершенно другой — такой, как всегда, как в школе, как на вечеринках... Простая, милая, родная такая...

— Максик, ты не обижайся, правда... Как там наши-то все?

— А чего им сделается? — Максим чувствовал, что теплая волна приподнимает его над холодным бетонным полом. — Все нормально. Так ты позвонишь?

— Конечно... Прости меня, я просто действительно еще в себя не пришла как следует... Обязательно позвоню...

Она скользнула на площадку, и, в два прыжка подлетев к Максиму, обняла его и чмокнула в щеку, обдав теплом своего тела и облаком тонких духов.

— Пока, Максик. Я обязательно позвоню.

* * *

Димка ждал ее на кухне.

— Что за тип? — спросил он, потянувшись было за сигаретой, но на полпути отдернув руку. — Вот, черт... опять...

— Ты чего нервничаешь, Дим? Ревнуешь, что ли?

— Да вот еще... Так что это за Максик?

— Я же сказала — одноклассник.

— Ну, я понял. А чего он пришел-то?

— Проведать пришел. Я же в этом году ни разу еще в школе не была.

— А может, он не просто так пришел?

— Слушай, Дима, тебе все-таки лучше курить! А то что-то с тобой не в порядке. Что значит «не просто так»? Перестань. И так...

Настя не хотела договаривать, что «и так...», Димка и без объяснений должен был понимать ее состояние. Они не касались запретной темы почти два месяца. И все это время Настя не выходила из дома. Димка практически переселился к ней. Ходил по магазинам, приносил еду, какие-то вещи. Делал подарки, на которые она почти не смотрела, сваливая их у себя в комнате: компьютерные игры, компакт-диски, видеокассеты, книги...

— Димка...

— Чего?

— Знаешь,

я хочу с тобой серьезно поговорить.

— Давно пора.

— Да уж. — Настя полезла за сигаретой.

— Хватит курить. — Димка выхватил сигарету из ее пальцев.

— Ладно, ладно, не дергайся. Слушай, скажи мне, как мы жить-то будем дальше?

— В каком смысле?

— Ну... не знаю... Чем будем заниматься? Нельзя же вот так всю жизнь как в скиту...

Димка прищурился:

— Я так и знал, что этот Максик тебя раззадорил. К школьным дружкам захотелось? Я тебе надоел? Этот мальчонка тебе интереснее? Я видел, как у тебя глаза загорелись, стоило ему войти.

— Не говори ерунды. Я не об этом. Надо что-то делать.

Димка сел напротив и внимательно посмотрел Насте в глаза:

— Знаешь, Настя, не говори мне, что не в этом дело. В этом, в этом. И в Максике твоем. И в школе. Я же вижу, что ты скучаешь. Я-то тебе правда не надоел?

— Ты мне не можешь надоесть.

— Ну, хоть на этом спасибо. У тебя теперь другая жизнь. Так получилось. И нам жить в этой другой жизни. По ее законам. А не по школьным.

— Да уж...

Действительно, не учат в школе, что делать, когда у тебя в течение одной недели погибают отец и мать. Не учат, что делать, когда понимаешь, что их убили. Не объясняют, как себя вести, когда узнаешь, кто убийца. Не показывают на примерах, как поступать, чтобы ему воздалось по справедливости.

И уж никакая школа не даст установок, как действовать, когда у тебя оказывается чемодан, принадлежащий убийце твоих родителей, причем содержимое его — миллион хрустящих и новеньких, будто только-только со станка, долларов.

— Но я не могу жить затворницей, — сказала Настя. — Блин! — Она снова потянулась к пачке и, вытащив сигарету, закурила. — Сколько можно тут сидеть! Объясни, почему я должна прятаться?

— Настя, — терпеливо, не противясь на сей раз ее позывам к табаку, отозвался он. — Я же говорю, это другая жизнь. Ты ее не знаешь. Я-то ведь успел с этими людьми покрутиться. Это страшные люди, Настя. Ты себе даже не представляешь...

— Кто? Какие люди?

— Люди, ворочающие миллионами баксов. Это другой мир. Если ты крутишься возле тысячи-другой долларов — это мелкие шалости. А если у тебя пара сотен тысяч — тут другой расклад. Могут и кидануть, да и просто пришить. Элементарно и без каких-то там угрызений совести. Речь об этом вообще не идет. После сотни тысяч начинаются другие отношения. А если у тебя лимон — тут уж... мама родная...

— Так никто не знает же...

— Дура ты все-таки, хоть и умная. В натуре, как ребенок... Никто не знает!.. Так не бывает. Всегда кто-нибудь да знает. Вот я и хочу сейчас переждать, лечь на дно, глянуть, начнется шевеление какое или нет... А потом уж будем решать, что дальше. Ведь тебе же не хочется, чтобы нас обоих за такие бабки грохнули? Я видел, как это делается...