Гении места или Занимательная география
Шрифт:
– К черту! – отвечая на рукопожатие. – Ты на чем назад, на вездеходе?
– Баловство эти ваши вездеходы.
– Что – паровоз – хорошо, пароход – хорошо...
– ... и самолёт – ничего, – подхватывает метеоролог, – а олени лучше!
– Пап, можно мне конфету?
– До дому не дотерпишь?
– До дому еще ехать сколько...
– Можно, – вздыхает мужчина, поправляя капюшон малицы сыну. – Одну только!
– Много же? – возражает мальчик. Ему восемь, но для своих лет он довольно высок.
–
Быстро запустив руку в коробку, ребенок достает давно присмотренную конфету – восхитительно-круглую, в алой с золотым обертке. Сев на нарты и повернувшись спиной к ветру, не торопясь, не обращая внимания на кусающий руки ветер, почти благоговейно разворачивает фантик. Смотрит на шоколадный шарик, а потом, в одно движение, закидывает сласть себе в рот и зажмуривается от наслаждения. Даже когда сани трогаются с места, он не открывает глаз.
– Пап, а что ты сегодня приготовишь?
– А что ты хочешь? – отец кладет рядом с собой харей. Олени знают дорогу и бегут быстро, хотя немного проваливаются в снег.
– Гречку с тушенкой? – в голосе мальчика звучит надежда.
– Хорошо, – смеется мужчина. Затаенная горечь все равно просачивается в его слова, но младший сын еще слишком мал, чтобы ее услышать.
– Пап, слушай! – ребенок придвигается вплотную к отцу. – А я чаек сегодня видел!
– Чаек? Точно? Ты не ошибся, Асхат?
– Точно-точно! – мальчик явно возбужден. – На берегу! На бочке сидели две чайки!
– Значит, что? – экзаменует отец сына.
– Весна скоро!
– Ну, не скоро. Но уже потянуло понемногу весной.
– Пааап... а, пааап...
Петр вздыхает.
– Только одну! И все!
Быстро, пока отец не передумал, Асхат достает из коробки наугад еще одну конфету. В этот раз обертка зеленая, с нарисованной белкой. Асхат знает, что это белка, но видел их только на картинках, в отличие от зайцев – их он видел много. Разворачивает конфету и засовывает ее за щеку, чтобы продлить удовольствие. Какие же они вкусные – конфеты! Надо будет тайком от отца Пашку одной угостить. Мальчик вспоминает о своем лучшем друге, знает, что Пашка там скучает. Ничего, скоро они будут дома. Это “скоро” не меряется ни километрами, ни часами. Скоро – это значит, доберутся живыми и невредимыми. А для Севера – только это и важно.
За спиной летит снежок, мчатся нарты с кручи...
До. Лидия и Мо.
Стороннему наблюдателю показалось бы, что стоящая у ограды старенькой сельской церкви немолодая светловолосая женщина пребывает в глубокой задумчивости. Или любуется лесом, начинающимся на соседнем пригорке. Или мечтает о чем-то своем – ведь мечтать людям свойственно в любом возрасте. На самом же деле она разговаривает.
– Как ты, сын?
– Хочу приехать к тебе на выходные.
– Сынок, радость-то какая! Я же... А у тебя точно все в порядке?
– Да, мам. Просто хочу тебя увидеть.
– Приезжай, родной. Жду. Лепешек твоих любимых напеку, молочком парным тебя отпою.
– Хорошо, договорились.
Он
– Ну что, ты по-прежнему ведешь теологические диспуты с батюшкой, доводя его до нервных приступов?
– Не преувеличивай, – женщина негромко смеется, а потом не может удержаться – гладит сидящего за столом мужчину по плечу. – И потом – что тут еще делать? Отец Владимир хороший человек. Только очень... упертый.
– Как и положено священнику, – усмехается Мо. Он давным-давно научился пить парное молоко, не морщась. Подумаешь, ерунда какая. В этой жизни есть много вещей гораздо сложнее. – Знаешь, мне отец рассказывал, что раньше среди Альфаиров много было священников.
– Говорят, их и сейчас немало, – мягко улыбается мать. – Но наш отец Владимир – не из них.
– Конечно, – ответно широко улыбается сын. – Ведь здешний Хранитель – ты.
– Думаю, я последний кифэй этого места, – она встает со стула, чтобы взять стоящий на соседнем столе кувшин с молоком. – После моей смерти уже никого не будет тут.
– Мама! Ну, к чему эти разговоры о смерти?! Ты у меня еще молодая, здоровая и красивая!
– Но когда-нибудь я умру, сын. Это неизбежно. Все умирают, и кифэйи тоже. А тут осталось восемьдесят семь человек. Восемьдесят семь, Мага! Деревня умирает. Квинтум не пришлет сюда Хранителя после моей смерти, я уверена. Не будет тут людей уже. Одни старики остались, доживают свой век.
Молодой темноволосый мужчина за столом хмурится, но возразить ему нечего. И все с тем же хмурым выражением лица он допивает вторую кружку молока, закусывая лепешками. В отличие от парного молока, мамины пресные лепешки он просто обожает.
Тот, кто не знаком с ними, ни за что не примет их за мать с сыном. Белокожая, светловолосая женщина с блеклыми голубыми глазами и мягкими, будто размытыми чертами лица и смуглый, темноглазый мужчина с тонким, с легкой горбинкой, носом и узкими губами. Их обоих трудно назвать по-настоящему красивыми, но их объединяет что-то. Это “что-то” – фирменный знак Альфаиров, их обаяние, то, что заставляет людей тянуться к ним. Альфаиры по-разному распоряжаются этим даром. Лидия Кирилловна, например, является старостой этой сельской общины, самым уважаемым человеком здесь, наряду с местным священником.
– Твой отец прав, Мага, – мать снова садится за стол. Мага... Так называет его только мама. Для всех он давно Мо, а отец его звал всегда полным именем – Магомед. – Среди Альфаиров много священников. Потому что... мы всегда пытались понять – зачем? Если мы пастыри...
– Но мы не пастыри! – он отвечает неосознанно резко. – Хотя я не знаю, кто мы и зачем. Но...
– Альфаиры всегда были хорошими священниками. Вне зависимости от того, какую веру они исповедовали. Среди них бывали и раввины, и имамы, и попы, и кюре. Это попытка осознать... ты же понимаешь?