Гений из Гусляра
Шрифт:
Каждому ясно, что страна гипербореев — Российская Федерация, а крупная птица — гусь.
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один — своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет — руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам,
«Слава нашему городу на пути к тысячелетию!»
Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра:
«Экология должна быть экологичной!»
— Вот именно, — сказал Мощин. — Так держать!
— Вы ко мне? — спросил шофер.
— Я с собой беседовал, — ответил Мощин.
— Это правильно, — согласился шофер. — Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
— А чем тебе наш скромный «Ауди» не подходит, Трофимыч? — удивился Мощин.
— Беспокоит меня состояние его днища, — сказал шофер.
— Отчего же?
— От этой грязи! От «розочки», блин.
— Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, — сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок — личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким запахом тления, испускаемого «розочкой». Над городом царил мир. Кое-где в окнах мерцало голубым — работали телевизоры. По мере продвижения руководителя к центру города глубина грязи увеличивалась. Одно дело ездить по Гусляру на персональной машине, другое — оказаться в положении пошлого пешехода.
Мощин был зол
Жена не ждала его обедать. У жены было горе.
Она ждала мужа, чтобы поделиться с ним.
— Герасима Ксюша привезла, — заплакала она, увидев на пороге мокрого, несчастного, осунувшегося мужа. — С утра доктора надо вызывать.
— Что еще? — Мощин уселся на стул в коридоре. Дорогой был стул, из итальянского мебельного гарнитура.
— Сказать нельзя, — ответила жена. — У них в садике эпидемия, но такая страшная, что даже нельзя сообщить.
— Опять бабские сплетни, — сказал Мощин и пошел на кухню, забыв раздеться. — Покормила бы...
— Ты что не разуваешься! — закричала вслед мужу Мощина. — Мне опять за тобой подмывать. По колени промок!
На крики из комнаты выбежал, постукивая копытцами, милый ребенок Герасик.
— Это что еще за мода? — спросил Мощин, стягивая мокрый ботинок. — Сейчас же сними.
Ботинок стягивался с трудом, настолько одеревенела, закостенела от мокрого холода нога.
— А у Нинки из младшей группы копыта зеленые, — сказал Герасик.
Мощин хотел было накричать на внука, и на жену, и на дочку — на всех, кто занимается чепухой, когда человеку так плохо, но тут наконец его ступня выскочила из мокрого ботинка, и оказалось, что она очень похожа на копыто.
— Еще этого не хватало! — сказал Мощин. — Где мои шлепанцы?
Жена кинула ему шлепанцы — она была недовольна.
Мощин решил не говорить жене о своих копытах. Он знал, что она скажет. Поэтому кое-как надел шлепанцы и пошел в туалет, но по дороге один шлепанец потерял, и жена заметила. И крикнула ожидаемое:
— Козел, ну прямо козел!
— Ты на своего внука посмотри, — сказал городской голова. — А потом обзывайся.
Это было несправедливо, и жена начала рыдать. Внучок тоже начал рыдать.
Открылась дверь, пришла дочка.
— Эй, что за лужа! — закричала она с порога.
Все стали смотреть на лужу — оказалось, что это не лужа, а киселеобразная масса ботинок и сапог черного цвета.
Запах от этого шел фосгенный, решила дочь.
— Нет, — сказал Мощин, — пахнет таллием. Его соли.
— Я тебе говорила, оставляй обувь на лестнице! — крикнула жена, хотя она этого говорить не могла — даже в элитном доме все равно бы через две минуты все украли.
— У нас, — сказала дочка, раздевшись, — сегодня первый этаж конторы пополз. Опустился, понимаешь, весь дом на этаж. Кто с первого этажа остался в живых, к нам переселились. Представляешь, какая толкотня началась!