Гений Шекспира. «Король трагедии»
Шрифт:
Более радикальные из них шли еще дальше, отрицали вообще такие церковные учреждения, которые обязательны для всех, и мечтали о свободных общинах, где каждый мог быть священником. Здесь уже таились в зародыше те мотивы, которые привели в эпоху Кромвеля к расколу между пресвитерианцами и индепендентами.
По-видимому, эти религиозные и церковные движения совсем не интересовали Шекспира. Он столкнулся с пуританами только потому, что они в своей фанатической ограниченности нападали на искусство и преследовали любовную страсть. Пуританство показывало ему только лицо фарисейской, лицемерной морали. Негодование на эту показную добродетель и побудило Шекспира написать «Меру за меру». Он разработал этот сюжет во вкусе театральной публики, которая требовала во что бы то ни стало сочетания трагического с комическим. Но что за своеобразная комедия получилась
Однако главный враг Шекспира в этой пьесе – не лицемерие.
Он теперь слишком опытный психолог, чтобы выводить с самого начала пьесы уже готовый, вполне сложившийся тип ханжи. Нет, поэт хочет показать, как слаб, в сущности, самый строгий фарисей, если подвергается соблазну, и как препятствие, на которое наталкивается его желание, превращает его сразу в совершенно другого человека, в зверя или негодяя, готового совершать поступки, гораздо более омерзительнее тех, которые он карает в других с гордо поднятой головой и чистой совестью. Собственно Шекспир хотел не заклеймить позорным клеймом типического представителя своих врагов, а вывести человека, далеко превышающего средний уровень обыкновенных людей.
Главным героем пьесы «Мера за меру» является строгий обличитель пороков, суровый и беспощадный цензор нравов, фанатик, мечтающий искоренить пороки, уничтожая их представителей, и воображающий реформировать общество, карая смертью сравнительно весьма невинные и естественные проступки против законов нравственности. Пьеса изображает нам этого человека в тот момент, когда он, охваченный чувственной страстью, совершает под личиной благочестия такой возмутительный и страшный проступок против истинной морали, что трудно подыскать для него достойной кары, трудно найти слова для выражения того омерзения, которое он вызывает в душе зрителя. Можно было бы предположить, что исход пьесы удовлетворит проснувшееся в его груди чувство справедливости. Но шекспировская труппа нуждалась в комедиях. Быть может, казалось также неблагоразумным слишком обострять вопрос о наказании, которое заслуживало бы лицемерие и ханжество. Поэт постарался поэтому развязать драматический узел на скорую руку, без всякого пафоса, вмешательством мудрого, всюду незримо присутствующего князя вроде восточного Гарунааль-Рашида. Впрочем, этот последний не очень разборчив в выборе средств. Он подменивает ловко, но несколько предосудительным образом, молодую женщину, являющуюся предметом страстных вожделений преступного судьи, прелестной девушкой, которой этот последний когда-то сделал предложение.
Герцог, желая испытать добросовестность своих подчиненных, отправляется в фиктивное путешествие из Вены. Он передает на время своего отсутствия бразды правления уважаемому и видному сановнику Анджело. Получив власть в свои руки, последний открывает настоящий поход против нравственной распущенности, царящей в городе, и первым делом уничтожает все публичные дома.
В более ранней пьесе Уэтстона, положенной Шекспиром в основание своей драмы, действовала целая компания сводень, проституток, содержателей и всевозможных прожигателей жизни. Шекспир сохранил только часть этой компании: сводню, несколько напоминающую Долли Тиршит, содержателя Помпея, фигуру в высшей степени забавную, и присоединил к ним остроумного гуляку и лгуна Луцио. Но самая оригинальная черта шекспировской драмы заключается в том, что герцог, одетый монахом, является с самого начала очевидцем того, как Анджело злоупотребляет своей судейской властью. Благодаря этому пьеса выиграла в том отношении, что зритель совсем не беспокоится насчет ее исхода. Затем присутствием герцога обусловливается также комическое положение Луцио. Он передает переодетому герцогу самые курьезные истории о нем же, но слышанные им будто бы от достоверных людей. Наконец, роль герцога в пьесе меняет радикально другую подробность сюжета. Изабелла не жертвует собой для брата, как в пьесе «Конец – делу венец», место ее заменяет другая
Шекспир наделил одного из тех людей, которые были самыми жестокими противниками его искусства и его профессии, высшей властью, которой он пользуется, чтобы строго покарать безнравственность. Он вооружается первым делом против самого низкого беспутства и глубоко убежден, что искоренит его. В пьесе постоянно трунят над его самоуверенностью.
«Что же будет со мной?» – спрашивает Переспела. «Не беспокойтесь, – отвечают ей. – Хороший адвокат всегда найдет много клиентов». В первой сцене второго действия Эскал говорит:
Чем же ты хочешь жить, Помпей? Сводничеством? Что ты думаешь об этом занятии, Помпей? Дозволено ли оно законами?
Помпей. Дозволено, если оно не противно законам.
Эскал. Но оно им противно, Помпей, и не может быть допущено в Вене.
Помпей. Разве ваша милость думает сделать из всех молодых людей города меринов или каплунов?
Эскал. Нет, Помпей.
Помпей. Ну вот видите ли, ваша милость. Позвольте мне высказать вам мое скромное мнение: если только ваша милость будет держать в порядке молодежь, тогда сводень нечего бояться.
Так точно и Луцио шутит над строгостью Анджело, считая ее совершенно бесцельной (III, 3):
Луцио. Не мешало бы быть несколько терпимее к распутству. Он слишком брюзглив относительно этого пункта.
Герцог. Этот порок слишком распространился, и только строгость может его излечить.
Луцио. Я согласен, что у этого порока большие связи и знатное родство; но совсем искоренить его невозможно, тогда пришлось бы людям запретить пить и есть. Говорят, что Анджело произошел на свет не обыкновенным путем, – от мужа и жены. Правда ли это? Как вы думаете?
Не довольствуясь этой строгой мерой против легкомысленного распутства, Анджело пускает опять в ход старый закон, не применявшийся, по словам герцога, 14, а по свидетельству Клавдио —19 лет, закон, приговаривавший к смертной казни всех тех, кто, подобно Клавдио и Джульетте, жили в незаконном браке. Связь обоих молодых людей была самая невинная. Клавдио говорит (I, 2): Перевод Ф. Б. Миллера.
…ОнаМоя жена; не доставало толькоФормального обряда; мы егоНа время отложили, в ожиданииПриданого, которое хранилосьУ близких и друзей моей Джульетты.Однако эти слова не приносят ему никакой пользы. Анджело намерен казнить его для примера. Тщетно добрый тюремщик выражает ему свое сочувствие (II, 2):
…Его проступок
Не сроден ли всем возрастам равно?
И умереть за это!
Молодежь объясняет себе эту безрассудную строгость тем, что в жилах Анджело течет не кровь, а растаявший снег. Вскоре, однако, обнаруживается, что он вовсе не создан из льда.
Старый честный дворянин Эскал просит Анджело вспомнить, что, вероятно, его строгая добродетель никогда не подвергалась искушениям, что она, быть может, также не устояла бы перед ними. Но Анджело отвечает высокомерно: подвергаться соблазну и пасть – две вещи разные. И вот появляется Изабелла, сестра Клавдио, молодая, красивая, умная. Она молит о пощаде (II, 2):
…О, молю,Подумайте, кто до сих порЗа этот грех был смертию наказан!А многие грешили.Но Анджело неумолим. Она обращает его внимание на то, что в высшей степени неблагоразумно так строго карать заблуждения любви:
О, если б все могучие моглиГреметь, как Зевс, – он был бы оглушенТогда бы самый жалкий судияСтал потрясать своим перуном небоИ все бы лишь гремел. О Боже правый!Ты громовой стрелою разбиваешьНа тысячи кусков могучий дубНе мирту слабую.