Гений среди растений

Санати Дмитрий

Я больше не рисковал писать прямо на камне. И мой импровизированный «счётчик Гейгера», и пиро явно научили беречься от любых материалов, способных в случае взрыва сильно навредить. И пусть фульгуритовая трубка до сих пор лежит неподалёку, готовая к новой зарядке газом, пусть ничего с моим писчим камнем не случилось — я больше не рискую.

Тем более, радиационное заражение я способен уловить собственными органами чувств. Писать же вполне можно на кусках древесины, чешуйках коры…

На верхней чешуйке два стилизованных треугольника смотрели влево, объединённые плавными обводами гидро. На нижней —

её родная сестра, смотрящая вправо, объединённая аэро. Плавные обводы, резкие углы — соблюдая законы природы, мы, тем не менее, планируем некое насилие. Может быть, милосердная память, может быть, настройки местного репликационного центра — но я почти не помнил подробностей собственной гибели, а незаписанные юнан, если я их и выводил, из памяти выцвели почти полностью. Это некий механизм самозащиты, спасающий от возможных стрессовых расстройств, болевого шока и посмертного безумия. Логика простая — та жизнь закончилась, и тебе по хорошему лучше вовсе о ней не помнить.

Так-то оно, конечно, так. Но не имея ни клыков, ни когтей, ни хотя бы штанов, единственное, что позволит мне выжить здесь и сейчас — информация. Эти волшебные заклинания, замаскированные под якобы соблюдающие законы физики изящные формулы-обводы.

— Ладно, пробуем.

Я разметил аэро хицу в точности подобную собственному «цветочку» на писчем камне: расставил обломки обсидиана, кремния, солей селитры, несколько травинок с невычищенной белой дрянью, что чуть не растворила меня в прошлой жизни, фульгурит и крохотный кусочек янтаря.

Резанул себя по ладони острым куском обсидиана, почти уже не морщась от резкой боли. И, окунув в накопившуюся в ладони кровавую кляксу, вывел эпитахинси.

И крайне вовремя поднял перед лицом пострадавшую руку! Потому что камень, налившись ослепительным бело-голубым сиянием, взорвался! Меня отшвырнуло к стене, ладонь прошило насквозь несколькими каменными осколками — я еле успел наклонить голову, спасая глаза. И, чувствуя, как глаза заливает кровь с рассеченного лба, отключился, почти не чувствуя боли.

Новые юнан я не синтезировал в результате мозгового шторма, даже не выудил из прошлого. Тот голос, предлагавший полностью убрать воспоминания, всё же слукавил — события до смерти помнились отвратительно. Если что-то не успел нацарапать — скажи «прощай». Я бы забыл и гидро, и аэро, и пиро, не останься их силуэты в местах, где я их однажды проставил.

Гео я вовсе вспомнил уже отправляясь за провиантом. А ещё помнил, что если подняться повыше — можно различить несколько совсем гигантских юнан, надо полагать, берегущих местный биом от чего-то похуже, чем ледяной дождь, разумная плесень, радиационные всплески и далее по списку.

Так что память сделала ручкой. И, наверное, именно из-за этого я так старательно обращаю внимания на, казалось бы, незначительные детали, мелочи, символы. Там, в репликационной утробе, я увидел четыре символа. Два из них представляли собой нечто достаточно сложное, что поизучать бы, по-хорошему, дольше, чем несколько секунд перед напутственным пинком во враждебный мир. Но два попроще я запомнил — пара треугольников в основе плюс несколько росчерков.

В условиях дефицита информации оба символа я запомнил накрепко, несколько дней потратил на их воспроизведение.

И вот они — водный реверс, воздушный аверс. Они нужны для того, чтобы…

— С добрым утром, что ли? — угрюмо поздоровался я со льющейся на голову водой, конденсирующейся рядом со знакомой юнан.

Сел, старательно баюкая повреждённую руку. Уставился на чуть не убивший меня камень. Моргнул.

И бросился к нему, подбирая по пути бесполезный булыжник. Аккуратно постукивая, сбил сначала внешние края, потом разделил оставшийся шестиугольник на секторы.

В результате взрыва писчий камень как бы окрасился в разные цвета, разрушился и осыпался кое-где. Но если знать, куда смотреть, на что обращать внимание…

— Йони. — Я хлопнул ладонью по шестиугольнику. Мне тут же запорошило глаза и нос каменной пылью, заставляя старательно откашливаться. — Да когда я уже научусь осторожности?..

Ещё и пыль мерзкая — то ли мел, то ли ещё какая-то дрянь. Просто так проморгаться не вышло, пришлось наощупь ковылять к желобу под гидро и долго, старательно промывать здоровой рукой глаза. Заразы или растворённых в резервуаре вредных соединений не опасался уже. Потому что потихоньку понимал принципы местной полу-рунической волшбы. Гидро не создавало воду из ничего. Как и йони вспышку статического электричества. Пиро — излишки энергии…

Юнан — это что-то вроде доведённого до абсурда процесса оптимального использования окружающих ресурсов. Энергии, материи, даже пространства. При этом символы выверены с такой пугающей точностью, что понимаешь поневоле — их делал не человек. Машина, быть может? Робот какой-нибудь?

— Я сам-то кто? — спросил я, таращась в отражение на водной глади. — Человек?..

Нет, я помню. Я дышу. Чувствую боль и эмоции. Но… Не маловато доводов? Смог бы человек, будь он хоть сто раз супером, в такие сроки освоить не просто написание символов — а выполнять их идеально? Потому как при малейших отступлениях от шаблона символы в лучшем случае не срабатывают, в худшем…

Покривившись, я промыл раны на лбу и пострадавшем предплечье. Замер.

— Но если… Бред?

Сжав кулак, я активировал «цветочек» и, прикоснувшись к уже нанесённым статисам на запястье, стёр их. По логике вещей, «заморозка» должна уничтожать время объекта, с которым контактирует. Именно так я выгадал несколько секунд в драке с гиенами. Проблема в том, что повреждения никуда не пропадают. Просто не выливается кровь, на обнажённую плоть не слетается зараза из воздуха и даже переломанные кости продолжают держаться будто целые.

В глазах потемнело от боли, когда вита перестала маскировать ощущения.

— Я… выживу… — прорычал я, до крови закусывая губу.

Может, я сплю. Может, я в каком-то выживастике с максимальным погружением. Но я уже попробовал местную смерть, и, честно говоря, не горю желанием повторить опыт. Так что кровью я не истеку. И от столбняка тоже не загнусь. Мотивация «назло», конечно, так себе, ибо коннотация, прямо скажем, негативная, но в отсутствие всех прочих…

Посему исходим из худшего. Это реальный мир. Настоящая экзопланета где-то у чёрта на куличках, куда меня непонятно как занесло. Спасения нет, рассчитывать приходится только на себя. Вокруг — этакая Австралия на стероидах…