Гений войны Суворов. «Наука побеждать»
Шрифт:
На следующий день после победы на Рымникском поле отслужили молебен. Помянули павших, молились о здравии раненых, благодарили Всевышнего за победу. Суворову салютовали столицы союзников – Петербург и Вена. Кроме кавалеристов, в бою отличилась и артиллерия, явно переигравшая противника точностью залпов и быстротой работы. Майор-артиллерист Яков Гельрих, как напишет Суворов, «действовал столь отлично, что при каждом разе неприятелю делал сильный вред, таким же образом и артиллерии капитан Неронов». По традиции выделил Суворов и храбрецов-казаков, к которым многие участники войн второй половины XVIII в. относились пренебрежительно. И австрийские офицеры, и военные историки, и европейские публицисты того времени считали казачьи части слабым местом русской армии. Иван и Григорий Грековы, казачьи атаманы, вызвали восторг Суворова тем, что сами мчались в пекло, увлекая за собой воинственных казаков, первыми ворвавшихся в турецкий лагерь: «везде поражая противников с великою отличностию, оказывали собой пример подчинённым».
Многим известна величественная легенда о споре, возникшем между русскими и австрийцами при дележе трофейных пушек.
– Отдайте всё австрийцам, – махнул рукой Суворов. – Мы
Первый рапорт о Рымникской победе Суворов был вынужден направить Н.В. Репнину – с тайной надеждой, что новая виктория, наконец, положит конец главенству князя в их соперничестве: «По жестоком сражении чрез целый день союзными войсками побит визирь! 8000 на месте: несколько сот пленных, взят обоз, множество военной амуниции, счётных 48 пушек и мортир. Наш урон мал. Варвары были вчетверо сильнее». Реляция Потёмкину будет куда подробнее. Суворов, честь по чести, расскажет и о подготовке к битве, и о героях сражения: «В продолжении дела оказывали храбрые и мужественные подвиги генерал-майор и кавалер Поздняков, не совершенно от болезни выздоровевший, исполнял всякие распоряжения не щадя своих сил… Особо находившиеся при мне с начала и до окончания дела приказания мои относили в опаснейшие места, и нужны были в направлениях разных препоручённостей дежурные полковник Золотухин и майор Курис. Сей, во время последней атаки Черниговского полку, был в рядах и поступал храбро… Таким же образом были полезны мне Фанагорийского гранодёрского капитан Мартин Лалаев, штаба моего обер-аудитор Андрей Сомов, Рязанского карабинерного корнет Василий Марков, поручики Смоленского Михайла Семёнов и Иван Дорохов…» О Золотухине и Курисе – ближайших соратниках Суворова – хочется сказать особо: подлинные герои, соль суворовской армии. В специальном кратком рапорте Суворов доложит Потёмкину о первых результатах победы, о преследовании врага («В закрытых местах тако же сыскиваются турки и погибают») и о трофеях, перечисление которых не было бахвальством, оно имело политическое значение.
Г.А. Потёмкин писал Екатерине: «Сей час получил, что Кобург пожалован фельдмаршалом, а всё дело было Александра Васильевича. Слава Ваша, честь оружия и справедливость требуют знаменитого для него воздаяния… Не дайте, матушка, ему уныть, ободрите его и тем сделаете уразу генералам, кои служат вяло. Суворов один… Он у меня в запасе при случае пустить туда, где и султан дрогнет». Фельдмаршальский жезл, на который, судя по всему, намекал в этом письме Потёмкин, и после Рымника остался для Суворова недостижимой мечтой. Но на этот раз честолюбие полководца было удовлетворено. Две империи – Священная Римская и Российская – возвели Суворова в графское достоинство. От Екатерины Великой он получил титул графа Рымникского, а также, по прямому представлению Потёмкина, орден Св. Георгия первой степени. «Графиней двух империй» отныне называл он в письмах свою Суворочку. Любовь к почестям объяснялась и извечной заботой Суворова о делах военных, о своём ремесле. Он говорил: «Титулы не для меня, но для публики потребны». Получая ордена и чины, Суворов получал и больше возможностей для реализации полководческих идей.
Будущий граф писал Потёмкину о сражении: «Союзные лёгкие войска были поутру отправлены на ту сторону Рымника, где верстах в 4-х нашли визирской лагерь со множеством палаток, разные вещи и припасы. Турков, тут оставшихся в небольшой числе, истребили. После переезжали вёрст 10, но никого не видели. В закрытых местах тако же сыскиваются турки и погибают. По настоящему исчислению пушек турецких вообще с союзными 80, знамён с ныне отысканными более пятидесяти. Генерал Александр Суворов ».
Это одна из последних реляций нетитулованного дворянина Александра Суворова. Вскоре после Рымникского сражения он будет подписываться уже графским титулом. Титул он взял с боем – и дорожил им безо всякой иронии. Граф Рымникский! За Рымникскую победу его наградили по достоинству. Суворов стал графом двух империй: Российской и Священной Римской германской нации. Принял полководец и бриллиантовые знаки ордена Андрея Первозванного, и шпагу, осыпанную алмазами, с надписью: «Победителю визиря»… Главной наградой был орден Св. Георгия первой степени. Это не кто иной, как князь Таврический настоял на таком признании заслуг Суворова. Императрица в те дни писала Потёмкину: «Хотя целая телега с бриллиантами уже накладена, однако кавалерьи Егорья большого креста посылаю по твоей просьбе, он того достоин». Суворов отреагировал на награды очень эмоционально. Биографы любят цитировать простодушно восторженное письмо новоявленного графа дочери – отныне «графинюшке двух империй»: «Слышала, сестрица, душа моя, ещё от великодушной матушки рескрипт на полулисте, будто Александру Македонскому, знаки св. Андрея тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, первой класс св. Георгия. Вот каков твой папенька за доброе сердце! Чуть, право, от радости не умер!» Кому-то эти излияния покажутся донельзя сентиментальными. Но попытаемся освоиться в контексте.У Суворова было много – не сосчитать! – серьёзных обид на судьбу, на придворную недооценку его боевых заслуг. И немало новых обид ждало его за очередными поворотами судьбы. Но он умел, как ребёнок, радоваться монаршим милостям, умел воспринимать награды и похвалы как карт-бланш на новые, ещё более весомые подвиги.Через полтора века маршал Советского Союза Соколовский скажет о Рымникской победе: «В этом сражении наиболее полно проявились черты мастерства Суворова: всесторонняя оценка обстановки, решительность, быстрота действий, внезапность и неограниченное влияние полководца на войска».
Если бы союзные армии Потёмкина и Лаудона развили суворовские победы задунайским наступлением – войну можно было бы со славой завершить в том же году. Но главнокомандующие были далеки от суворовской стремительности. И всё-таки суворовские победы не пропали даром, изменив соотношение сил в войне. Теперь инициатива была в руках союзников. Можно вспомнить почти бескровное взятие русскими войсками Кишинёва, Аккермана и Аджибея, а австрийскими – Белграда и Бухареста. Эти успехи были прямым следствием Фокшан и Рымника.
Впрочем, идиллический роман двух империй оказался недолгим. В начале 1790
Так и останется их дружба в истории образцом воинского дружества.
Россия во многом была для Европы всё ещё «терра инкогнита». Совместные с австрийцами маневры и бои привлекли внимание европейских комментаторов к русской экзотике. Австрийский офицер, участник сражения при Рымнике, вспоминал о тех боях: «Как ни хороши наши люди, но русские ещё превосходят их в некоторых отношениях. Почти невероятно то, что о них рассказывают. Нет меры их повиновению, верности, решимости и храбрости. К этому ещё присоединяется крайне воздержанный образ жизни этих людей. Непостижимо, какою пищею и в каком малом количестве питается русский солдат и как легко переносит, если не получает оной целый день. Это не мешает ему идти 12 и 14 часов кряду и, кроме того, переносить всякую невзгоду без ропота.
Пехота главным образом составляет силу русской армии. Особенность её составляет то, что она всегда чисто и щегольски одета и даже, можно сказать, убрана. Когда она идёт против неприятеля, то одета щеголеватее, чем наши войска на плац-параде. У каждого солдата галстух и манжеты чисто вымыты, и каждый из них смотрит щёголем. Но при атаке снова вполне делается скифом. Они стоят, как стена, и всё должно пасть пред ними. Атака малого лагеря (у Тыргококукули), которую генерал Суворов выпросил произвести со своими войсками, была произведена с ужасным, диким хохотом, каким смеются Клопштоковы черти. Слышать, как такой хохот подняли 7000 человек, было делом до того новым и неожиданным, что наши войска смутились, однако вскоре снова пришли в себя и с криками «Виват, Кобург!» и затем «Виват, Иосиф!» двинулись против турок.
Если наша пехота должна уступить преимущество русской, то русские, напротив, отдают предпочтение нашим гусарам перед своими казаками. Хотя казаки и крайне храбры, но атакуют не в сомкнутом порядке, как наши гусары, которые этим легче опрокидывают неприятеля. Поэтому Суворов всегда требовал от нас гусаров к своей пехоте» [1] .
Это весьма лестное (хотя и не без эффектных мемуарных преувеличений) определение качеств русского солдата хорошо передаёт ощущение от сражений в районе Рымника. Пассаж об австрийских гусарах, которых ценил Суворов, несомненно, связан с подвигами Карачая, который при Фокшанах и Рымнике был неотразимым клинком в руках русского полководца. Русская же кавалерия, как известно, отнюдь не исчерпывалась казачеством. И были среди русских гусар – командиров легкоконных полков – герои, не уступавшие несгибаемому мадьяру, подданному Священной Римской империи. Картины разных сражений показывают нам и необыкновенную эффективность казачьих соединений. Оставим скепсис на совести австрийского офицера, столь благорасположенного к Суворову и к русской армии.Кампания 1790-го вошла в историю Русско-турецких войн не только выходом из войны Священной Римской империи и даже не только беспримерным штурмом Измаила в конце года (об этой великой баталии речь впереди). Это был один из самых славных годов в истории российского флота. Адмирал Чичагов на Балтийском море бил шведов – на Ревельском рейде и близ Выборга. Не удалось захватить в плен короля Швеции, но более пяти тысяч пленных Чичагов захватил, это было по-суворовски. Адмирал Ушаков на Чёрном море наносил неотразимые удары по турецким эскадрам, не считаясь с превосходящими силами противника. Победы флота стали подходящим фоном для наступательных действий армии, о которых мечтал Суворов.
Неприступный Измаил – слава и обида полководца
Я на все решусь, чтобы только еще иметь счастье видеть славу России, и последнюю каплю крови пожертвую ее благосостоянию…
А.В. Суворов
В середине 1790-го, когда Австрия вышла из войны, а со Швецией Россия, наконец, подписала мирный договор, главной твердыней султана Селима III на Дунае оставалась крепость Измаил. Осаду крепости русская армия вела с октября. Корабли речной флотилии генерал-майора Иосифа де Рибаса подошли к стенам Измаила. Начались бои с турками, которые пытались предупредить план Рибаса высадить десант и овладеть островом Чатал. К 20 ноября де Рибасу удалось устроить на острове артиллерийские батареи. Начался обстрел крепости и с острова Чатал, и с судов флотилии. Завязался бой, в ходе которого русский десант овладел башней Табией, после чего был вынужден отступить. Ответная атака турецкого десанта на Чатал была отбита. Турецкий флот близ Измаила удалось уничтожить; русские суда перекрыли Дунай. После 20 ноября под Измаилом наступило затишье. Осаду организовали не предусмотрительно: тяжёлой артиллерии не было, а полевой не хватало боеприпасов. В русских частях под Измаилом царила суматоха. К тому же старший по званию из русских генералов, съехавшихся к турецкой твердыне, генерал-аншеф Иван Васильевич Гудович не пользовался достаточным авторитетом, чтобы добиться единоначалия. Генерал-поручик Павел Потёмкин и генерал-майоры Кутузов и де Рибас, в свою очередь, действовали несогласованно, ревниво поглядывая друг за другом…