Гений

Соловьев Всеволод Сергеевич

Я внимательно слушалъ. Я узналъ все, что можно было узнать сразу, въ первое свиданье. На сегодня довольно. Было поздно, мн хотлось спать.

— А здсь вы что же — лчиться пріхали, — спросилъ я: — или супругу лчить?

— Ни то, ни другое. Такъ пріхалъ. На дняхъ вотъ представленіе дамъ.

— Здсь? Представленіе?

— Ну да, тутъ еще можно… большой създъ… изъ Петербурга, изъ Москвы люди, отовсюду… можетъ, и поймутъ, можетъ, и оцнятъ… Пусть посмотрятъ.

— Да какъ-же вы играть будете, съ какой труппой? Тутъ вдь никого нтъ!

— Труппа!.. — прохриплъ онъ. — Нтъ-съ, довольно, я съ этими ослами и ослицами играть не могу больше! Я одинъ буду, одинъ у меня цлая

идея… Вотъ вы увидите… Вы что-то зваете, да и меня сонъ клонитъ. До свиданія, сосдъ, до свиданья!

И мы простились.

VIII.

Однако, что же я узналъ? Вншнія обстоятельства этихъ двухъ людей, такъ поразившихъ меня своей противоположностью. Узналъ я, какимъ образомъ совмстилось, повидимому, несовмстимое. Но я не былъ удовлетворенъ. Неужели я, встрчавшій въ жизни столько людей, столько разъ обманывавшійся въ нихъ и наконецъ уврившій себя въ томъ, что знаю ихъ достаточно, что уже не способенъ на грубыя ошибки, снова попалъ въ просакъ? Неужели опять юная идеализація, которая теперь уже мн совсмъ не къ лицу? Опять грубая, пошлая дйствительность, являющаяся въ легкихъ, неземныхъ очертаніяхъ поэтической грезы?..

Въ немъ, въ этомъ единственномъ драматическомъ артист, я, конечно, не ошибся. Онъ ясенъ сразу. Но она… да, вдь, это врно барышня изъ ныншнихъ двицъ. Надоло жить въ деревн съ бабушкой, захотлось необузданной, ничмъ не стсняемой свободы… Заговорили дурные инстинкты, до времени искаженное, исковерканное воображеніе… И вотъ ухватилась за перваго встрчнаго, найдя, что чмъ онъ невозможне во всхъ отношеніяхъ, тмъ лучше. Безжалостно бросила воспитавшую се старуху, забрала деньги и убжала. Вдь, еще нтъ году… Теперь вотъ они вмст, она еще обдумываетъ, готовится, присматривается, а черезъ годъ какой-нибудь, гд и въ какой обстановк, въ какомъ вид можно встртиться съ этой отбросившей старыя традиціи особой? Я уже наталкивался на такихъ, и типъ этотъ мн не новость…

Я почти ршилъ, что это такъ. Но на слдующее утро я встртился съ нею въ парк. На мой поклонъ она отвтила мн хотя вжливо, но очень сухо. Я увидлъ ясно, что она даже боится — какъ бы я не остановилъ ее, не пошелъ бы съ нею. Я, конечно, не сдлалъ этого, но мн достаточно было разглядть ее снова, при дневномъ свт, чтобы измнить свой новый на нее взглядъ. Опять отъ всей ея прелестной фигуры пахнуло на меня чмъ-то неизъяснимо грустнымъ, мучительнымъ, идеальнымъ. Нтъ, это не то, совсмъ иное, — сказалъ я себ,- и снова заинтересовался ею, и снова она стояла передо мною неразъяснимой загадкой… мн все мерещился ея взглядъ, устремленный во время вчерашняго бала на Лидина-Славскаго… Нтъ, душа ея чиста, она непричастна ни къ какому извращенію мысли и чувства. Она не изъ знакомыхъ мн типовъ современной гадости и дряблости, которую теперь снисходительно называютъ психопатіей. Тутъ что-то глубже, стихійне. Но все же… разв можетъ она любить его? Вдь, ужъ, пожалуй, въ одномъ этомъ- недугъ душевный…

Прошло три дня, и эти три дня совсмъ не подвинули впередъ моихъ наблюденій. Мн какъ-то не удавалось приблизиться къ Лидинымъ-Славскимъ. Я видлъ ихъ все издали. Онъ величественно раскланивался со мною, она едва замтно кивала мн головой и сейчасъ же отъ меня отворачивалась; очевидно, я чмъ-то заслужилъ ея особое нерасположеніе. Мн даже обидно было: но я скоро понялъ причину такой немилости: я еще на балу не сумлъ, значитъ, скрыть отъ нея, что очень заинтересовался ею, что за ней наблюдаю, ну, а это ей непріятно, и тяжело даже. Остановясь на такомъ объясненіи, я уже не смлъ подходить къ нимъ.

Невозможная, шутовская фигура Лидина-Славскаго и красота его жены, конечно,

обратили на себя вниманіе всего — ска. Стоило имъ появиться въ алле, въ ресторан или на музык, какъ они становились центромъ всхъ взглядовъ. О нихъ говорилось громкимъ шопотомъ, котораго нельзя было не слышать. Сейчасъ же, въ одинъ день, создалось нсколько легендъ и версій. Одни увряли, что она княгиня такая-то, убжавшая отъ мужа, что они вовсе не женаты. Другіе спорили, доказывая, что она просто жидовка, наздница изъ цирка въ Москв. Третьи были ближе къ истин, но говорили, что она отравила свою бабушку и обокрала ее. Какъ бы то ни было, надъ его фигурой, его невозможными жабо и гофрировками, которыхъ онъ не покидалъ, надъ его чваннымъ видомъ и лицомъ, похожимъ на алебастровую маску, очень смялись. Въ отношеніи къ ней сказывалась упорная враждебность. Если бы взглядъ ея мечтательныхъ чудесныхъ глазъ не скользилъ только по этимъ лицамъ, не стремился выше этой толпы встрчныхъ, если бы она не была такъ разсяна, а захотла вглядться и вслушаться во все, что ее окружало, она врядъ-ли бы появлялась въ парк и на музык. Она увидла бы обидныя, презрительныя мины женщинъ, циничные взгляды и перемигиванія мужчинъ, увидла бы, что находится въ самой враждебной и безпощадной сред.

Такое отношеніе было понятно. Не признать ея красоты, граціи, изящества, особенно выдлявшихся среди этой пестрой, безвкусной и совсмъ некрасивой толпы — не было возможности. Вс это понимали, всхъ это обижало и вс были довольны, что ея странное, почти двусмысленное положеніе рядомъ съ гофрированнымъ шутомъ дозволяло проявляться злорадству. Ея красота и прелесть были оскорбительны для женщинъ. Ея скромность, не желаніе знакомиться, разговаривать, шутить, ея немногосложныя отвты и строгіе взгляды прекрасныхъ глазъ были оскорбительны для мужчинъ, желавшихъ найти въ ней совсмъ иное…

Дней черезъ пять посл нашей встрчи на балу, Лидинъ-Славскій постучался ко мн въ комнату.

— Можно войти, сосдъ?

— Входите…

Дло было въ послобденную пору. Онъ оказался въ значительно возбужденномъ состояніи; отъ него пахло виномъ.

— Васъ что-то совсмъ не видно, — хрипло сказалъ онъ, почти падая въ мое кресло. — Впрочемъ… не то, а вотъ что: вы слышали, это будетъ завтра…

— Что — это?!

— А мой первый сценическій конферансъ…

— Нтъ, не слыхалъ.

— Да, завтра, уже и объявленія печатныя всюду вывшены… Уфъ! ршился… Попробую!.. Авось, здшняя публика окажется малую толику смыслящей… Билеты въ курзал, въ буфет продаются… поспшите, а то въ первомъ ряду не достанете, — прибавилъ онъ вдругъ совсмъ уже инымъ тономъ.

— Поспшу, — сказалъ я. — Но что-же это за сценическій конферансъ?

Онъ скривилъ ротъ и какъ-то фыркнулъ.

— Н-тъ-съ, батюшка, я этого вамъ не скажу-съ! Это тайна… секретъ до завтрашняго вечера. Это видите, моя идея собственная: никогда никто до меня придумать не могъ. И не спрашивайте, не скажу!.. Сюрпризъ будетъ публик; такъ и на афишахъ сказано — сценическій конферансъ — и больше ничего; эффектъ, надюсь, будетъ полный… Ну-съ, а теперь до свиданія… мн еще приготовиться надо.

Онъ поднялся, величественно кивнулъ мн головою и ушелъ.

Черезъ нсколько минутъ изъ его комнаты до меня донеслось какое-то завываніе его хриплаго голоса. Потомъ онъ вдругъ будто взвизгнулъ. Онъ читалъ что-то уже не своимъ, а пронзительнымъ, пискливымъ голосомъ. Потомъ опять хриплый басъ. Меня это почему-то раздражать стало. Я ушелъ въ паркъ и первое, что бросилось мн въ глаза: вокругъ всего курзала и на многихъ деревьяхъ расклеенныя огромныя розовыя, зеленыя и синія афиши, на которыхъ крупнйшими буквами было обозначено: