Генка Пыжов — первый житель Братска
Шрифт:
— Расскажи, как ездил, в каких местах побывал. Ты думаешь, мне неинтересно знать, где был мой сын? Ты же мой сын, правда, Гена?
— Твой.
— Ну, вот и хорошо. Теперь я не сомневаюсь.
Мне очень не хотелось вспоминать прошлое. Но я рассказал отцу все без утайки — и про капитана, и про Митроху, и про девушку из Якутска. Когда я рассказал отцу о фальшивом добровольце, он усмехнулся, а потом вдруг снова стал серьезным. Глаза у него потемнели, как озеро, на которое набежала тень от густой, мрачной тучи.
—
— Нет, Гена, не в этом дело… Я думаю о фальшивом добровольце. Ведь ты такой же эгоист, как и он. Ни чуточки не лучше. Только о себе одном и думаешь. Другие люди для тебя ничего не значат. Ведь правда? Бросил отца, товарищей, нашу Братскую ГЭС и умчался. Значит, ты и есть самый настоящий фальшивый доброволец, или, как говорят у нас на стройке, дезертир. Сейчас ты из тайги убежал, а если придется защищать страну от врагов, ты и на фронте будешь вести себя не лучше. Воткнешь штык в землю — и домой, на теплую печку. А товарищи пусть погибают. Ты разве об этом подумаешь? Тебе твоя собственная шкура дороже всего на свете…
— Я с фронта не убегу. Даю тебе честное слово!
Еще минута — и я, наверно, расплакался бы.
Отец взял мою руку и тихонько пожал ее.
— Хорошо, Гена, об этом мы еще поговорим. А сейчас я хочу сообщить тебе приятную новость: к нам скоро приедет бабушка.
В глазах у отца зажглись огоньки. Наверно, такие же огоньки были в глазах и у меня.
— Ну что, рад?
— Конечно! Кто тебе сказал об этом?
— Джурыкин письмо привез. Бабушка уже и вещи собрала. Вот только не знает, что с пальмой делать.
Отец показал мне письмо. «Я очень скучаю, — писала бабушка. —Хожу одна по комнате и плачу. Обязательно приеду к вам, мои дорогие.
Очень беспокоюсь, есть ли в Сибири манная крупа. Если нет, я привезу с собой из Москвы.
Никак не решу, что мне делать с пальмой. Ведь я ее из зернышка сама вырастила…»
Дальше уже ничего нельзя было разобрать. Буквы расплылись по бумаге мутными высохшими ручейками. Бабушка писала о своей пальме и плакала…
Я возвратил отцу письмо и спросил:
— А это правда, папа, что у тебя сжатие сердца? Отец усмехнулся:
— Эх ты, писатель! Разве такая болезнь бывает? Кто это тебе сказал?
— Дед Степкин.
— Не дед, а Петр Иович Кругликов. Пора уже знать. Это очень хороший человек.
— Разве я говорю, что плохой! Я даже хотел его фамилию на Пурсее написать.
— Мало в этом радости для Петра Иовича, — сказал отец. — Думаешь, приятно было бы Петру Иовичу на скалу смотреть? Идет мимо, а люди спрашивают: «Кто это твою фамилию увековечил?» — «Разве не знаете, кто? Сын Пыжова, фальшивый доброволец!» Он бы от такой славы от стыда сгорел, сквозь землю провалился! Если бы не пришел доктор, я не знаю, чем бы закончилась наша встреча. Но в жизни так же, как и в книжках: всегда кто-нибудь выручит. Если двум
Почти так же получилось и у нас. В палату вошел доктор и сказал:
— Ну, мальчик, пора и честь знать. И так уже замучил всех своими разговорами…
Я вышел из палатки и сразу же увидел Степку и Комара.
— Здравствуй, Генка! — крикнули они. — А мы тебя ожидаем.
Почему они решили, что я должен немедленно мириться с ними?
Но все же я поздоровался и даже протянул каждому руку; Я человек незлопамятный.
— Как вы тут без меня жили? — спросил я. — Окончили полы мыть?
— Ну да, разве их перемоешь! — сказал Степка. — Посмотри, сколько домов построили. Теперь мы школу убираем. Пойдешь с нами?
Пока я путешествовал, на Падуне построили не только дома для рабочих, но даже школу и большую столовую. А ведь времени прошло совсем немного — какая-нибудь неделя. Вот что значит строители Братской ГЭС! Это вам не фальшивые добровольцы!
Вместе со Степкой и Комаром я пришел к нашей новой школе.
В коридорах и классах лежали горки стружек; будто в густом, прогретом солнцем лесу, пахло смолой и еще чем— то тревожным и радостным, чему не подберут названия даже писатели.
Я ходил из класса в класс, и школа становилась все дороже и ближе.
«Кто же здесь будет учиться?» — подумал я.
Будто в ответ на мои мысли, за окном раздалась сотня голосов. Ого! Прямо целая армия!
Впереди разноцветной, пестрой, как лесная лужайка армии мальчишек и девчонок вышагивал с поперечной пилой на плече байкальский рыбак Никола. Вслед за большим Николой шли, как в строю, Гриша, Степа, Костя, Слава, Олег, Андрей, Вася, Платон, Максим. Замыкали строй три Николы большого Николы из села Николы.
Хотя ребят было много, но работа нашлась каждому. Одни выносили сор из классов, другие мыли полы. Но самое интересное дело досталось мне и Степке. Большой Никола дал нам пилу, и мы принялись распиливать доски для забора.
Вжик-вжик! — свистит пила, и мелкие теплые опилки сыплются на землю.
Передохнем, поплюем на руки, и снова летит над тайгой веселая, задорная песня: вжик-вжик…
Мы пилили доски, а большой Никола делал забор. Возьмет доску, приложит ее к перекладине и тут же с одного удара приколотит к месту.
— Что же ты не расскажешь, как путешествовал? — спросил Степка, когда мы сели отдохнуть.
— Нечего рассказывать. Если бы вы были хорошими товарищами, разве б я убежал!
— Вот это здорово! Выходит, мы во всем виноваты? А знаешь, кто нам посоветовал проучить тебя?
— Ничего я не хочу знать!
— Аркадий научил. Говорит: «Знаете что, братухи? Если он такой задавака, не обращайте на него внимания».
Так вот, оказывается, в чем дело!
— Ты не сердись на него, — добавил Степка. — Он