Генму

Драу Михаэль

— Тебе должны быть знакомы некие Тадеуш Мазур и Янек Птукльковски.

— Припоминаю, но смутно, — кивнул Радомир Ковальски, скребя щетину под челюстью.

— Ты их подставил. Они погибли из-за тебя.

— А мне казалось, из-за тебя и твоих соратничков, — келамовец посмотрел прямо в глаза Найту.

— Довольно! — рявкнул тот, вскакивая.

— Ну, наконец-то, сподобился! — ухмыльнулся келамовец.

Он развёл руки в стороны и положил их на спинку дивана. И Найт понял, что этот парень жаждет смерти.

Киборги,

хоть раз служившие у того или иного Мастера, уже не могли наложить на себя руки по своему усмотрению: мешала программа «Антисуицид», которую устанавливали всем киборгам в добровольно-принудительном порядке ещё при устройстве на работу. Найт тоже носил её в своём сознании. Попытка преодолеть эту программу довела Дэла до комы. Не так-то легко киборгу распоряжаться собственной жизнью.

Выстрел принесёт Радомиру Ковальски избавление от всех страданий и унизительной участи проститутки.

Но палец на спусковом крючке как будто окаменел.

«Вот она, смерть. А не безликие фигурки, которые падают где-то там далеко, за сотню шагов», — будто бы Дэл стоит рядом и шепчет это Найту в ухо.

Найт убил несколько сотен человек, химер и киборгов. Но по-настоящему осознавал себя убийцей лишь в такие моменты.

Мальчишка из банды Свободных Волков, одетый в футболку с «Танцующим Альбиносом». Тод и Янек. Этот Радомир Ковальски. Очень сложно смотреть на их лица.

Рука молодого киборга не дрожала, будучи наполовину механической. Но его сердце, его живое сердце вздрагивало и сжималось.

Если сделать над собой усилие, то можно убить и глядя жертве в глаза. В данном случае это будет даже не убийство, а благородная месть.

Радомир спокойно смотрел в лицо своей смерти и ждал.

И вдруг Найт опустил оружие.

— Дэл не просто так оставил тебе жизнь, — глухо проговорил он, обессиленно присев на диван. — Мёртвая Голова никогда не оспаривает приказов. Ты должен был умереть, как и все в том Притоне. Однако ж ты здесь. Почему? Скажи мне, почему?

— Наверное, твоему Дэлу отсос понравился, — пожал плечом келамовец и криво усмехнулся.

Найт прикрыл глаза и едва заметно дёрнулся от боли.

— Уходи.

— Так что, башку ты мне не отстрелишь? — Радомир тем не менее встал и шагнул к двери.

— Пошёл вон, — раздельно процедил Найт.

Келамовец фыркнул, подхватил свои ботфорты и вышел, на мгновение запустив в комнатку грохот музыки — изуродованную «Зиму». После него остался запах шампанского и несколько золотых блёсток на полу и диване.

Неужели Дэл любит его? Не мог Мёртвая Голова нарушить приказ без веских причин. Сохранил жизнь никчёмной шлюхе, хотя это наверняка повлекло бы за собой большие неприятности и трудности с дальнейшей карьерой. Сюда ходит только к этому мужлану, хотя «Паноптикум» славится своими роскошными сучками, которых практически невозможно отличить

от биологических женщин.

Других объяснений Найту в голову не приходило. Любит… Любит, любит!

Тогда пусть этот Радомир живёт. И если его жизнь для него так невыносима — что ж, неплохая месть за Янека и Тода.

Зашуршали двери, качнуло модными басами. Найт медленно поднял голову и увидел перед собой Люция, который совершенно не изменился с годами, и Блисаргона Баркью.

— Знаешь, дорогуша, Папочке очень не нравится, когда его девочкам угрожают оружием, — спокойным тоном произнёс Баркью.

— Больше не повторится, — глухо отозвался Найт, снова опустив голову.

— Конечно, не повторится, — Люций шагнул к нему, скаля хищные зубы, — потому что ты сейчас отсюда вылетишь и никогда не вернёшься!

— Люц, дорогуша, оставь нас с этим зайчиком наедине, — остановил его Блисаргон.

Недовольно рыча, химера вышла.

— Что ж, давай поговорим, — Блисаргон присел рядом на диванчик и, закинув ногу на ногу, приобнял Найта за плечо. — Чем тебе не угодил Эр?

— Ничем, господин Баркью, — помотал головой Найт. — Всё… всё хорошо. Я просто выпил слишком много…

Он встал, но Блисаргон Баркью лёгким рывком вернул его на место.

— Ты не пьян.

Найт вдруг сник, выдохнул скороговоркой:

— Я генму, урод, я хуже этого наркомана, этой проститутки…

— Ах, вот оно что! — грудным баском проговорил хозяин «Паноптикума». — Ревность. Ах, какая ностальгия… Ну-ну, такой большой мальчик, а нюни распускаешь!

Он взял Найта пальцами за тяжёлый, крепкий подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

— Никакой ты не урод. Просто тебе нужно чуть больше красок. Ну-ка…

Блисаргон Баркью деловито повертел его голову из стороны в сторону, затем достал из внутреннего кармана манто маленькую косметичку и принялся за дело.

Серебристо-серые тени, тушь, слегка намеченные с внутреннего края линии бровей. Грубые, резкие черты Найта проступали под умелой рукой Блисаргона Баркью, словно прекрасный сад из тумана.

Мазнув серебристым блеском губы Найта, слишком яркие на фоне беспигментной кожи, и усилив тем самым акцент на глаза, Блисаргон слегка отодвинулся и критически оглядел своё творение.

— Ну вот. А говорил, урод. Знаешь, дорогуша, это очень хорошо, что ты альбинос. Ты как чистый лист, на котором можно нарисовать что угодно.

— Вы правы, господин Баркью, я как чистый лист, — отозвался Найт, опуская ресницы, оказавшиеся неожиданно длинными. — Во мне ничего нет.

— Но разве это плохо? Машину, например, тоже можно запрограммировать на что угодно. Она сама по себе не злая и не добрая. Вероятно, этим она и совершенна. Идеальное равновесие.

— Но я не машина, — удручённо вздохнул Найт. И добавил: — Увы, не машина.