Генофонд нации
Шрифт:
– Воздержусь от комментариев, – сказал Токмаков, выходя из «Опеля», остановившегося на Невском проспекте. – Скажи лучше, что стало дальше с Клюквой.
– Пришлось мне из-за нее квартиру менять. «Хрущевка» была, так Клюква в дверь уже не проходила. Спасибо Элькину, – посодействовал. Он в то время депутатом в Думе капусту рубил и помог вписать Клюкву в число квартиросъемщиков, а потом и жилплощадь получить.
– Вспомнил, значит, диссидент, собаку-людоеда! – констатировал Токмаков, потянув на себя тяжелую дверь Дома журналистов.
Глава
1. Что такое КГБ сегодня
При входе гостям вручали шампанское. Правда, бокалы были пластмассовыми. Токмаков не огорчался по этому поводу, как остальные. Тем более, шампанским его обошли. Зато никто и не подумал спросить у него пригласительный.
Токмаков спокойно миновал стоявших у дверей охранников и вслед за Байкаловым двинулся в Синюю гостиную.
– Ну вот, а ты комплексовал, – сказал однокашник. – Наверное, за своего приняли.
– Нет, они меня просто не увидели. Помнишь уроки сэнсэя? Надо почувствовать себя тенью, тогда люди перестанут тебя замечать.
– Очко в твою пользу. Поищу-ка я свой старый конспект, да наведаюсь в ближайший банк.
– Главное – не конспект, а чистота помыслов, – сказал Токмаков. – Если я сюда попал, значит, это было для чего-то нужно.
И тут он увидел Машу. Среди декольтированного бомонда она выделялась строгостью наряда – черная юбка и тонкий белый свитерок – и независимым видом. Головы других представительниц второй древнейшей профессии, как злые языки окрестили журналистику, словно подсолнечники за солнцем поворачивались вслед губернатору. За ним шел начальник пресс-службы Смольного Александр Афанасьев – бородатый, насмешливый, чем-то напоминавший сатира.
Узнав Машу, Афанасьев кивнул. Маша ответила.
Токмаков чертыхнулся: нигде нет прохода от этой женщины! Женщины, которую он еще не забыл.
В Синей гостиной начался концерт, перемежаемый поздравлениями. Выдержать это действо больше четверти часа нормальный человек был не в состоянии, и Токмаков с Байкаловым ретировались в фойе. Раздобыв по стаканчику красного вина, вспомнили однокашников. Ребята служили кто где, и в целом достойно.
– Юрка вот скурвился, жалко.
– Наш каратист?
– Нет, у которого папаша был главпуровский [24] генерал. Когда мы Новороссийский порт зачищали, я его там встретил. Рожа шире фуражки, а джипяра такой, что и рожа и фуражка, и ротвейлер, и тройка телок легко помещаются. В таможне служит. И дает «добро» нужным людям.
– Ну и?
– Поприжали мы там всех, порядок навели. Надолго ли? Лично у меня таможне веры нет, – допил вино Байкалов. – Поэтому мы опыт новороссийский у себя внедряем.
– То есть?
– Ну параллельно с таможенниками ведем учет всего, что пересекает границу. Заполняем карточки, отправляем в налоговую инспекцию: какой груз, какая фирма. Канитель большая, но раз надо, то надо.
Рука Токмакова с недопитым стаканом вина застыла в воздухе.
– И давно?
– Второй год. Чего глазенки-то загорелись, а, Токмаков, человек-тень?
– Того
– Я разве против? Появится оперативная информация, – бери пузырь и заходи в любое время.
– Завтра утром ты не занят?
– Что? Уже? – не поверил Байкалов. – Ведь ты, по моей информации, всего второй день в должности! Когда успел?
Из Синей гостиной в фойе выплеснулась еще одна группа пресытившихся поздравлениями и эстрадными номерами.
– Наша оперативная служба – это КГБ сегодня, – вместо ответа сказал Токмаков. – контора глубинного бурения. Слушай, я отойду на минутку. Лады?
Проследив взглядом, к кому подошел Вадим, Байкалов понял, что минуткой дело не ограничится, и вернулся в Синюю гостиную. Там дуэт известных комиков исполнял куплеты:
«Невский берег» я люблю,
И пою об этом.
Хоть и маленький тираж —
Все-таки газета!
2. Подозрения Груздевой
Наградой Токмакова за чистые помыслы стал вечер с Машей Груздевой. Все вышло как-то само собой. Не успел он сказать ей несколько слов и выпить пару рюмок за длинным фуршетным столом, как почему-то оказался в микроавтобусе, мчавшемся по Невскому. «Роситу» пришлось оставить у Дома журналистов.
Плюсом было то, что Маша сидела у него на коленях. Минусом – помимо них в «Фольксваген-транспортер» набилась еще куча непонятного народа, да и ехали они неизвестно куда.
Как всегда, знакомые у Маши были подозрительные. Она их словно специально коллекционировала – чудаков и маразматиков, демократов и сторонников нового русского порядка, физиков и лириков, не состоявшихся писателей и никогда не бывших художниками «митьков».
Экспедицией заправлял малый с костлявым лицом, наколкой в виде паука на кисти руки и лошадиным хвостом, пропущенным над ремешком кожаной кепки-бейсболки.
По праву старого друга и коллеги он называл Машу «княжна Мэри», кажется, имея на «княжну» виды. Сам он отзывался на кличку Гек.
Скопище придурков, в которое случайно затусовалась Маша и вместе с ней Вадим, покинуло Дом журналиста в знак протеста. Против кого или чего был направлен протест, Токмаков не въехал, но подозревал: своим уходом эти ребята оказали большущую услугу организаторам праздника. Подтверждением догадки служила плетеная корзинка с выпивкой-закуской и цифрой 10, занимавшая в автобусе почетное место и наверняка оказавшаяся здесь не по воле хозяев праздника.
– Мне нужно что-то сказать тебе по секрету, – шепнула Маша ему на ухо. – Очень важное.
– Говори.
– Я была в клинике у Дим Димыча, и он просил тебе передать…
Маша перехватила взгляд костлявого Гека. Лет семь-восемь назад он занимался в «Невском береге» криминальными расследованиями и любил совать нос не в свои дела. Еще он, кажется, был влюблен в Машу, но это не имело отношения к делу.
– Не здесь, – перебил Токмаков. – Потом.
– Думаю, лучшего случая посекретничать у нас не будет.