Генофонд нации
Шрифт:
И то и другое, а лучше в комплексе, Вадим Токмаков воспринял бы с Божьим благодарением. А востроносенький продолжал искушать:
– И видок из буфета классный открывается. Там одна стена стеклянная, городишко – будто с птичьего полета. Летом с биноклем надо приходить, телок на диком пляже разглядывать. Нудистками эти бесстыдницы называются… Кстати, видишь вон ту, белобрысую, за дальним столом? Ох, и буфера у нее, братан, доложу тебе!
Должно быть, восхищение некогда увиденным было столь велико, что последнюю фразу Фефелов едва не выкрикнул. Реакция архивных крыс оказалась столь
Ну а та, на кого неумеренное восхищение прапорщика и было собственно обращено, даже бровью не повела.
Вадим пробормотал:
– Кажется, я где-то с ней встречался.
Естественно, это была она, Людмила Стерлигова, достойная сотрудница Департамента коротношений! Вадим не заметил, когда Стерлигова появилась в архиве, не знал, что она здесь делает, устроившись за одним из столов эдакой тихой мышкой.
Или секс-бомбой замедленного действия, уже оказавшей пагубное влияние на моральный облик одного из сотрудников.
Повернувшись к Фефелову, Вадим свистящим шепотом предложил очарованному прапорщику либо заткнуть фонтан, либо проваливать на тот самый дикий пляж, слепив там снежную бабу, чтобы несколько охолонуть. Благо снега нападало достаточно, и таять он не собирался. Саратов – не гнилой Питер, который здешние аборигены дружно называли Ленинградом.
Фефелов обиделся, но совету Вадима не последовал. Продолжал сидеть рядом, примостив на коленях счетную машинку для окончательных расчетов – пистолет-пулемет «Кедр».
Пролистывая документы из папки с платежными поручениями, Токмаков постоянно ощущал его испытующий взгляд. Более того: выудив из кармана «разгрузки» затрепанный блокнот, Фефелов что-то в него записывал. Создавалось ощущение, что прапорщик не столько Вадима охраняет – по сути эта функция была чистой формальностью – сколько за ним присматривает.
Назревал интересный поворот сюжета. Не слишком неожиданный, кстати говоря. Вадим прекрасно понимал: для Саратовских коллег, под носом которых Стена-банк раскручивал крайне выгодную «тему», появление питерской оперативно-следственной бригады – не подарок. Когда чернокожий князек открыл кредитную линию, Стена-банк стал для местного бюджета курицей, несущей золотые яйца.
Отсюда, вероятно, проистекают неумеренная любознательность этого Фефелова и его же заманчивые предложения.
Настропалили паренька слегка подагентурить? Раз так, флаг ему в руки! Если только старается он в пользу родной конторы, а не Стена-банка. Ведь и такое нельзя исключать. Что-то больно хорошо осведомлен «физик» о размерах бюста здешних сотрудниц.
Но тогда получается возврат к испытанному советскому принципу: что охраняешь, то и имеешь. А что же охраняет его родная контора? По большому счету – экономическую безопасность страны. Если каждый отщипнет себе по кусочку, то жалкие остатки этой самой безопасности легко раздербанить в ударно-короткие сроки.
Воровать-то в России есть кому. Можно сказать, что Россию и саму украли в девятьсот семнадцатом комиссары в остроконечных шлемах, треснутых пенсне и американских кожаных куртках…
Так, за работой
Искать что-либо так, втупую, неблагодарное и почти бессмысленное занятие. Но оперативными позициями в Стена-банке, наверняка у него имевшимися, Иван Гайворонский не поделился, как в свою очередь Токмаков не посвятил его в конкретику предстоящей работы. Как говорится, ничего личного, – такое решение было принято еще в Питере. Об истинных целях проверки Стена-банка знал в Саратове только один человек – начальник Главного управления финансовой разведки в Поволжском регионе, да и то в общих чертах…
Незаметно световой день за окном пошел на убыль. Вадим Токмаков понял: если срочно не отравить организм порцией кофеина вместе с дозой никотина, убивающей лошадь, то организм просто тихо угаснет. Заснет прямо на папках с документами, либо на выдающейся – в прямом смысле слова – груди Людмилы Стерлиговой.
Токмаков повернул голову к Фефелову. Помаленьку разомлев в зимнем камуфляже, «физик» дремал с полузакрытыми глазами. Такому фокусу Вадим не научился даже после пяти лет учебы в военном институте. А возможности предоставлялись исключительно благоприятные: лекции, семинары, самоподготовка.
Испытав не красящее офицера чувство зависти, Токмаков не стал его сдерживать, а ткнул своего защитника локтем в бок:
– Из твоего хваленого кафе на девятом этаже бункер Сталина виден?
– А как же! – мгновенно пробудился тот к жизни. Не Сталин, у которого бы нашелся широкий фронт работ в современной России, а прапорщик Фефелов, не представлявший угрозы для общественного порядка. Проснулся и мгновенно нацелил острый носик и блеклые голубые глазки на предмет своего обожания – Людмилу Стерлигову, работавшую теперь почему-то уже за соседним столом.
На этот раз она не осталась безучастной:
– Не верьте ему. Во-первых, площадь Чапаева видна не из кафе, а только с последнего этажа здания. Во-вторых, командные пункты на поверхности не располагают.
Лицо девушки не отличалось оригинальностью дизайна: круглое, широкоскуленькое, с мягким подбородком. К этому лицу подошли бы льняные косички, а не короткая стрижка под «солдата Джейн». Также не красили Людмилу и глубокие синие тени под глазами.
Вероятно, она нечто подобное подозревала. И дабы компенсировать эти темные круги, надела «ювелирные украшения головы, парные». Так среди ювелиров называются серьги.
Серьги девушки с выдающимся бюстом вспыхивали белыми, фиолетовыми, розовыми огоньками. Недавно Токмаков работал по алмазам на внешнеэкономической линии и не хуже любого геммолога [32] мог бы отличить алмаз от муассанита, имеющего такой же блеск и аналогичную твердость и используемого для подделок высшего уровня. И теперь наметанный глаз его не обманывал: Людмилу Стерлигову украшали настоящие бриллианты. В каждом своем милом розовом ушке она носила по автомобилю «Форд» последней модели.
А голос у девушки был приятный: низкий, грудной.