Генрих Четвертый и Генрих Пятый глазами Шекспира
Шрифт:
Предложение принимается, и сэр Джон берет на себя роль короля и начинает валять дурака, изображая строгого отца, упрекающего сына в том, что тот водит дружбу с непотребными людьми и тем самым портит себе репутацию. Впрочем, среди этого сброда все-таки есть один достойный человек, его зовут Фальстаф и он исполнен добродетели.
– Оставь его при себе, а остальных прогони, – ерничает вошедший в роль Фальстаф.
Генрих критикует актерскую манеру товарища.
– Разве короли так говорят? Становись-ка на мое место, а я буду представлять отца.
Принц
Художник Henry Courtney Selous, гравер Linton, 1860-е.
Они меняются местами, теперь Фальстаф изображает принца Генриха, а сам Генрих – короля. Генрих, вещая от имени монарха, с удовольствием поносит самого Фальстафа, обращаясь якобы к сыну:
– Злая воля совращает тебя с пути истинного, тобою овладел бес в образе толстого старика; приятель твой – ходячая бочка. Зачем ты водишь компанию с этой кучей мусора, с этим ларем, полным всяких мерзостей…
Пассаж длинный, пересказывать его не буду, но Генрих в буквальном смысле размазывает своего товарища по грязной стенке. Фальстаф в роли Генриха кидается на защиту друга, а на самом деле – собственной репутации, называя Фальстафа, то есть себя самого, милым, добрым, преданным и храбрым.
– Ведь прогнать толстого Джека – значит прогнать все самое прекрасное на свете.
Комедия прерывается стуком в дверь, вбегает Бардольф и кричит, что у дверей шериф и с ним стража. Генрих и Фальстаф отмахиваются, продолжая шутить и дурачиться, хотя хозяйка явно испугана: шериф и его отряд собираются обыскать дом. Наконец, Генрих понимает, что нужно что-то делать, и велит всем, кроме Пето, разойтись по комнатам и спрятаться, после чего разрешает пригласить шерифа.
Шериф ведет себя вежливо, он прекрасно знает, кто перед ним.
– Прошу прощения, милорд, но в этом доме скрываются люди, за которыми мы гнались.
– Какие такие люди? – делает удивленное лицо Генрих.
– Один из них всем известен, такой огромный, жирный…
– Ах, этот! – машет рукой принц. – Я его отослал с поручением. Но если он вам нужен, я завтра в обед пришлю его к вам, чтобы вы могли задать ему свои вопросы. Если это все, то прошу вас удалиться.
– Воры похитили у двух господ триста марок, – объясняет шериф.
– Ну, если это он их ограбил, то за все ответит завтра. А теперь до свидания.
Шериф убывает, а Генрих и Пето, обнаружив за ковром крепко спящего Фальстафа, зачем-то обыскивают его карманы. Причем делается это по инициативе принца, который, судя по всему, ищет любой повод поиздеваться над своим преданным другом. В карманах обнаруживаются только счета из кабаков, но Генрих и здесь находит почву для язвительных шуток.
Утром он должен явиться ко двору, и понятно, для чего: грядет война, придется сражаться. Принц обещает Пето почетную должность, а Фальстафа он, пожалуй, определит в пехоту:
– Я определю в пехоту этого жирного негодяя: для него, я знаю, верная смерть – пройти пешком двести шагов.
Вот вам и дружба…
Генрих и Пето прощаются и уходят.
Акт третий
Сцена 1
Входят Хотспер, Вустер, Мортимер и Глендаур.
Мортимер полон оптимизма: рядом с ним верные друзья, начало кампании сулит радужные перспективы.
Хотспер ведет себя как большой начальник:
– Лорд Мортимер, кузен Глендаур, прошу садиться. Вы, дядя Вустер, тоже.
Чуете, какой расклад? Дядя Вустер, младший брат графа Нортемберленда, между прочим, является мозговым центром всего заговора, он его первым придумал и составил план, помните? Глендаур – крупный военачальник, титулярный принц, не последний человек в Уэльсе, Мортимер – вообще наследник престола (если верить Шекспиру), а «юный» Хотспер должен быть при них мальчиком на побегушках, не более. Тем не менее он предлагает присутствующим садиться, то есть ведет себя как руководитель, к которому подчиненные прибыли на совещание. С чего бы это?
– Ах ты, черт возьми! Я карту забыл, – спохватывается Хотспер.
Совещание в доме архидиакона.
Художник Henry Courtney Selous, гравер R. S. Marriott, 1860-е.
Но Глендаур быстро и безо всякого напряжения ставит зарвавшегося «юнца» на место.
– Не волнуйтесь, карта здесь. Да вы присаживайтесь, милый Хотспер. Между прочим, король всегда называет вас «милым» и при этом в лице меняется. Наверное, мечтает, чтобы вы поскорее оказались на Небесах.
– Ну, положим, вам, Глендаур, он тоже желает смерти, как только слышит ваше имя, – парирует Хотспер.
– Его можно понять, – с улыбкой соглашается валлиец. – Когда я рождался – земля дрожала от страха.
По поводу этой реплики у Азимова есть комментарий: «Это еще один пример распространенной веры в то, что небесные тела существуют лишь для того, чтобы, как дворецкий, объявлять о приближении важного события, которое должно произойти на нашей ничтожной планете» [7] . Иными словами, Оуайн Глендаур убежден, что уже в момент его появления на свет ему была предназначена великая судьба.
7
Азимов А. Там же. С. 367.
Хотспер, однако, подобных верований не разделяет:
– Если земля собралась в тот момент дрожать, то она и дрожала бы, даже если бы тогда рождались не вы, а котята у кошки вашей матери.
Но Глендаур упорствует:
– А я вам говорю: земля тряслась от ужаса, когда я рождался.
– А я говорю: нет, земля никого не боится и не трясется от страха ни перед кем.
Они еще некоторое время пререкаются, Глендаур настаивает на своем, красочно расписывает, какие ужасы происходили в час его рождения, и изо всех сил доказывает, что эти ужасы были знамениями: