Генрих IV
Шрифт:
— Так оставляет Господь!
Впрочем, нечто подобное в то же время рассказывали о Луизе де Бюд, второй жене Генриха Монморанси. Вот что говорит о ней Сюлли в своих мемуарах: «Она находилась, как говорят, в компании, когда ей доложили, что дворянин, красивый, но смуглый и с черными волосами, хочет поговорить с ней о важных вещах. С выражением настороженным и испуганным она приказала передать ему, чтобы он пришел в другой раз. Он ответил, что, если не придет она, он придет за ней. Ей пришлось оставить компанию, и со слезами на глазах она сказала «прощай» своим трем подругам, будто
Вернемся к Генриху IV. Он был в Фонтенбло, как мы уже говорили. При первых же новостях он прыгнул в седло и пустился вскачь. В Вильжюифе он встретил курьера, направлявшегося к нему с вестью о смерти герцогини. Д'Орнано, Рокелёр и Фронтенак, сопровождавшие его, поддерживая, отвели Генриха в аббатство де Соссэ перед Вильжюифом, где он бросился на постель в полном отчаянии. Несколько часов спустя из Парижа прибыла карета, и в этой карете он вернулся в Фонтенбло, куда собирались все его приближенные. Но как только он прибыл туда и вошел в главный зал замка, он сказал:
— Господа, я прошу всех вернуться отсюда в Париж и молить Бога даровать мне утешение.
Дворяне поклонились и вышли. С королем остались только Бельгард, граф де Люд, Терм, Кастельно, де Шалёсс, Монгла и Фронтенак.
И когда Бассомпьер, который провожал герцогиню из Фонтенбло в Париж, выходил вместе с другими, король его задержал.
— Бассомпьер, — сказал он. — Вы последним видели ее, останьтесь со мной и поддержите меня.
«Таким образом, — говорит Бассомпьер, — мы оставались в той же компании на протяжении пяти или шести дней, разве что несколько посланников присоединялись к нам и после краткого разговора с королем тотчас отправлялись назад».
Прошла неделя, Генрих IV удерживал подле себя только Бюсси, Замета и герцога де Ретца.
Герцог однажды, выслушав жалобы короля, сказал ему, почти смеясь:
— Честное слово, сир, в конце концов, эта смерть мне кажется даром небес.
— Даром небес? И почему? — спросил Генрих IV.
— Но подумайте о громадной ошибке, которую вы могли сделать, сир!
— Какой ошибке?
— Жениться на этой женщине. Сделать из мадемуазель д'Эстре королеву Франции. О, я еще раз клянусь Богом, что судьба проявила к вам благосклонность.
Король уронил голову на грудь и задумался. Потом, подняв голову, сказал:
— Может быть, в конечном счете вы правы, герцог. Благосклонность или испытание; думаю, что на всякий случай я должен поблагодарить Бога.
«И он благодарил Бога и успокаивался столь смиренно, — пишет автор «Любовных похождений великого Александра», — что три недели спустя влюбился в мадемуазель д'Антраг».
Что не помешало королю три месяца ходить в трауре. Он ходил в черном, против обычая, так как траур королей — фиолетовый.
Что же до бедной Габриель, о ее смерти ничего более не узнали. Остался только слух, что она была отравлена.
Велика была радость в Росни. Габриель умерла в субботу утром, но еще в пятницу вечером Ла Варенн отправил
Таким образом, в тот самый час, когда Габриель умирала, Сюлли обнимал свою жену в постели, говоря:
— Моя девочка, вам не придется появляться на утренних туалетах герцогини. Струна лопнула.
Что же до Замета и Ла Варенна, они остались в милости у короля — Замет называл свою денежную сумму «Мост покаяния королей», а Ла Варенн, закладывал церковь де Ла Флеш.
Глава VII
Вечером Генрих и Сюлли беседовали с глазу на глаз в спальне короля, положив ноги на подставку для дров в камине. Точь-в-точь два простых буржуа с улицы Сен-Дени. Это было три или четыре месяца спустя после смерти Габриель и шесть недель с того времени, как мадемуазель д'Антраг заменила герцогиню де Бофор.
— Сир, — говорил Сюлли, — наконец мы имеем согласие Маргариты на развод, и вскоре ваш брак будет расторгнут в Риме. Надо подумать о том, чтобы найти жену среди царствующих принцесс. Не сочтите, что я с дурным умыслом напоминаю вам ваш возраст, сир, но тринадцатого декабря вам исполнится сорок шесть лет, и пора жениться, если вы хотите увидеть совершеннолетие вашего дофина.
Генрих на минуту задумался, потом встряхнул головой.
— Друг мой, — сказал он, — жениться вторично — вещь серьезная, учитывая то, что в первый раз жену звали Маргарита Валуа; потому как, если я соединю в одном существе всю красоту и все достоинства всех моих любовниц, я бы пожелал еще одного качества.
— Но чем же все-таки должна обладать женщина, сир, чтобы вы были довольны?
— Мне нужно найти красоту тела, целомудренность в жизни, услужливость в характере, проворство ума, плодовитость в браке, высоту в происхождении и большие площади в имении. И, друг мой, я думаю, что эта женщина еще не родилась и не готова родиться.
— Ну что ж, — сказал Сюлли, — поищем что-то реальное.
— Поищем, если это доставит тебе удовольствие, Росни.
— Что вы скажете об испанской инфанте, сир?
— Я сказал бы, что она уродлива и стара, насколько это возможно. Но мне бы она подошла, если бы в придачу к ней отдали Нидерланды.
— А не видится ли вам какая-либо принцесса в Германии?
— Не говори мне о них, Сюлли. Королева этой нации едва не сгубила все во Франции.
— Сестры принца д'Оранж?
— Они гугенотки и рассорят меня с Римом и верными католиками.
— А племянница герцога Фердинанда Флорентийского?
— Она из дома королевы Екатерины, а эта дама наделала столько зла Франции и в особенности мне.
— Ну, тогда посмотрим в самом королевстве. Что вы скажете, например, о вашей племяннице де Гиз?
— Она из хорошей семьи, красотка, высокая, ладно скроенная, немного кокетлива и любит петушков в любом виде. Славная, сообразительная, приятная. Пожалуй, она мне очень нравится. Но я боюсь ее страсти к возвеличиванию ее братьев и вообще ее рода. Старшая из дома Мейенов, хоть и чернушка, мне по вкусу, но слишком молода. Есть девчонка в доме Люксембургов, одна моя кузина Катерина де Роган, но эта опять гугенотка. Что до остальных, то все они мне не нравятся.