Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
— От этих выстрелов одна лошадь пала, а разбойник живым взят, — вставил Меллехович.
— Ну и что? — продолжала Бася. — Такая беда со всяким может случиться, нет разве? Никакой опыт не поможет, если конь вдруг оступится. Ха! Хорошо, вы увидали, а то б нам здесь долго валяться.
— Первый тебя пан Меллехович увидел и первый на помощь кинулся; мы за ним скакали, — сказал Володыёвский.
Бася, услыхав это, повернулась к молодому татарину и протянула ему руку.
— Спасибо тебе, сударь, за твою доброту.
Меллехович ничего не ответил, лишь прижал
Между тем на краю балки стали собираться солдаты и из других хоругвей. Битва была закончена; Володыёвский только отдал приказание Меллеховичу изловить тех немногих ордынцев, которым удалось ускользнуть от погони, и все без промедленья отправились в Хрептев. По дороге Бася еще раз оглядела со взгорка побоище.
Повсюду лежали людские и конские трупы: где вповалку, где поодиночке. К ним по безоблачному небу с громким карканьем тянулись несметные вороньи стаи и садились поодаль, выжидая, пока уедут еще оставшиеся на поле солдаты.
— Вон они, солдатские могильщики! — сказал, указывая на птиц концом сабли, Заглоба. — А не успеем мы отъехать, волчий оркестр явится и начнет над покойниками зубами клацать. Что ж, можно гордиться победою: противник, конечно, доброго слова не стоил, но Азба этот уже несколько лет в здешних краях разбойничал. Коменданты гарнизонов за ним, как за волком, охотились, да все без толку, покуда он на Михала не напоролся, — тут-то и пробил его последний час.
— Азба-бей зарублен?
— Меллехович первый его настиг и так, скажу я тебе, хватил повыше уха — сабля до зубов достала.
— Меллехович добрый солдат! — сказала Бася. И спросила, обратясь к Заглобе: — А твоя милость тоже небось отличился?
— Я не пищал, как сверчок, не прыгал, как блоха, и волчком не вертелся — не в моем вкусе эти насекомьи забавы, зато меня во мху подобно грибу искать не пришлось и за нос не понадобилось тянуть, да и в пасть мне никто не дул…
— Фу, сударь, не люблю тебя! — ответила Бася, выпятивши губки и невольно коснувшись ими своего розового носика.
Заглоба глядел на нее, улыбался и продолжал насмешливо бормотать себе под нос.
— Билась ты геройски, — сказал он, — и убегала геройски, и кубарем геройски катилась, а теперь покажешь себя героем, когда тебе ушибленные места горячей крупой будут обкладывать, ну, а уж мы приглядим, чтоб тебя вместе с твоим геройством воробьи не склевали, потому как они до крупы большие охотники.
— Думаешь, мне невдомек, сударь, куда ты гнешь? Хочешь, чтобы меня Михал другой раз в поход не взял!
— Напротив, буду его просить, чтоб теперь всегда тебя брал… за орехами: ты у нас легче перышка, под тобой ни одна ветка не обломится. О господи, дождался благодарности! А кто Михала уговаривал, чтоб позволил тебе с нами ехать? Кто, как не я! Ох, и ругаю же я себя за это! Знать бы, как ты мне за мою доброту отплатишь… Погоди! Будешь теперь деревянной сабелькой репьи на хрептевском майдане срубать! Самое подходящее для тебя занятье! Другая бы облобызала старика, а ты, горе мое луковое,
Бася, недолго думая, расцеловала Заглобу, который весьма был этим обрадован и заявил:
— Ну, ну! Должен признаться, и ты внесла свою лепту в сегодняшнюю викторию: всяк хотел перед тобою себя показать, вот солдаты и дрались как одержимые.
— Поистине так! — воскликнул Мушальский. — Когда на тебя такие глазки глядят, и голову сложить не обидно!
— Vivat наша госпожа! — закричал Ненашинец.
— Vivat! — подхватила сотня голосов.
— Дай тебе бог здоровья!
А Заглоба, наклонясь к Басе, пробормотал:
— И сыночка!
Остаток пути проехали, весело переговариваясь, предвкушая, как будут пировать вечером. Погода сделалась чудесная. В хоругвях затрубили трубачи, довбыши ударили в барабаны; так, шумною толпой, въехали в Хрептев.
ГЛАВА XXVII
Дома Володыёвские, совершенно для себя неожиданно, застали гостей. Приехал пан Богуш, избравший Хрептев на несколько месяцев местом своего пребывания, чтобы через посредство Меллеховича вести переговоры с татарскими ротмистрами: Александровичем, Моравским, Творовским, Крычинским и прочими из числа липеков и черемисов, перешедших на службу к султану. С Богушем прибыли старый Нововейский с дочкой Эвой и пани Боская, весьма почтенная особа, тоже с дочерью, совсем еще юной и прехорошенькой Зосей.
Появление дам в хрептевской глуши воинов обрадовало, но еще больше удивило. Гостьи же с удивлением воззрились на коменданта и его супругу. Володыёвского, судя по его громкой и страшной славе, они себе воображали неким великаном, одним своим взглядом приводящим людей в трепет, супругу же его — исполинкою с вечно хмурым челом и грубым голосом. А увидели маленького солдатика с приветливым, безмятежным лицом и такую же маленькую, розовую, как куколка, женщину, которая в своих широких шароварах и с сабелькой на боку более походила на необыкновенно красивого юношу, нежели на замужнюю даму. Тем не менее супруги приняли гостей с распростертыми объятиями. Бася расцеловала всех трех женщин, не дожидаясь, пока они ей будут представлены, узнав же, кто они и откуда едут, воскликнула:
— Счастлива вам служить, сударыни и судари! Ужасно вашему приезду рада! Хорошо, что в пути ничего не приключилось: в нашей глухомани всякого можно ждать, но как раз сегодня мы в пух и прах погромили разбойников.
Видя же, что пани Боская глядит на нее со все возрастающим изумлением, хлопнула рукой по сабельке и добавила хвастливо:
— И я участвовала в сраженье! А как же! У нас так заведено! О господи, позвольте, я вас оставлю, сударыня, переоденусь в более приличествующее моему полу платье и смою с рук кровь, а то мы только-только из ужасного боя. Хо-хо! Не будь Азба зарублен, неизвестно еще, добрались ли бы вы, милостивая государыня, благополучно до Хрептева. Я мигом, а пока с вами муж мой останется.