Генрик Сенкевич. Собрание сочинений. Том 6-7
Шрифт:
— Спокойной ночи!..
И минуту спустя пани Бронич остались с панной Кастелли вдвоем.
— Устала деточка? — спросила тетушка, глядя на племянницу, словно только что пробудившуюся ото сна.
— Ах, тетя, я к звездам летала, а это так далеко!
ГЛАВА L
Завиловский вправе был теперь сказать себе, что и поэтам выпадает счастливый жребий. Правда, после помолвки ему не раз приходило в голову, что надо бы подумать об устройстве дома, средствах на венчание и свадьбу, но, имея самое отдаленное
Зато за него позаботились другие. Старик Завиловский, отдававший должное его таланту, но твердо убежденный, что у поэтов ветер гуляет в голове, пригласил на совет Поланецкого.
— Скажу откровенно: юноша мне нравится, хотя отец его, извините за выражение, отпетый был шалопай: кроме карт, женщин да лошадей, ничего для него не существовало!.. Вот и покарал господь еще при жизни. Но сын по его стопам не пошел — и не только имени своего не уронил, а еще и прославил. Другие родственнички этим меня не радуют, и в завещании я его не забуду, но хотел бы и сейчас, пока еще, слава богу, жив, ему помочь: тоже как-никак родня, хоть и дальняя, наше имя-то, вот что главное!
— Мы уже об этом думали, — ответил Поланецкий, — но не так это просто. Стоит только намекнуть о помощи, и он сразу в амбицию, самого терпеливого человека из себя может вывести.
— Гордости ему не занимать стать, — сказал старик с видимым удовольствием.
— Вот именно. Он у нас книги и деловую переписку ведет, и, хотя работает совсем недавно, мы с моим компаньоном его полюбили и предложили ссудить деньгами. «Возьми, — говорим, — тысячи две-три на расходы и обзаведение в рассрочку на три года, а отдавать будешь из того, что за свои книжки выручишь». Но он отказался. Знает, дескать, свою невесту, уверен, что она в его положение войдет, — и не захотел. Основский тоже собирался взаймы ему предложить, но мы отсоветовали, — если наперед ясно, что бесполезно… Задачка не из легких.
— Может, у него какие средства есть?
— И да, и нет. Недавно узнали мы, что мать оставила ему около двадцати тысяч, но он на проценты с этого наследства содержит отца в доме для душевнобольных и капитала этого не хочет касаться. И правда, не трогает: до поступления к нам он очень нуждался, форменным образом с голода помирал, но не взял ни копейки. Такой уж характер! Понимаете теперь, почему мы его так уважаем. Сейчас он, кажется, что-то пишет и хочет на это покрыть издержки на обзаведение. Может, и удастся. Он теперь пользуется известностью.
— Это еще вилами на воде писано! — сказал старик. — Известностью пользуется? Ну и что… В карман ее не положишь.
— Ну, не совсем так. Только это дело нескорое.
— Стесняется, наверно, брать, вы же ему не родня.
Поланецкий покачал головой.
— Верно, не родня, но знакомы с ним дольше вас и знаем лучше.
Не привыкший, чтобы ему прекословили, Завиловский повел своими седыми усами и недовольно засопел. Впервые в жизни приходилось ему ломать голову, как заставить того, кому он хочет дать денег, принять их. Это удивляло его, сердило и вместе с тем нравилось. Вспомнил он, не говоря ничего Поланецкому,
— Ну что ж, — помолчав, сказал старик, — бог, стало быть, не оставляет нас своими милостями, коли так изменилось молодое поколение… Не знаешь, с какого бока к ним и подступиться!..
И лицо его осветилось неподдельной радостью. Будучи по натуре неистребимым оптимистом и найдя реальный довод себе в оправдание, он повеселел.
— Сам черт об него зубы сломает, — сказал он. — Как камень, тверд, ох, шельмец!.. И способный, бестия! А главное, упорный: характер, характер есть. — Он сделал большие глаза и, вытянув губы, будто собираясь присвистнуть, покрутил головой. — А тоже ведь шляхтич. Вот вам, пожалуйста! Видит бог, такого от нашего брата не ожидал!
— Ничего не поделаешь, придется, видно, панне Кастелли к нему приноравливаться, — сказал Поланецкий.
— Ну, это еще как сказать! — поморщился старик. — Захочет приноравливаться или не захочет — кто ее там знает! Пока молода, все нипочем, только надолго ли хватит? И потом, тетка у нее и покойничек услужливый — вякнет из-под земли, поди-ка с ним потолкуй!.. Людей, которые своим трудом состояние нажили, я, видит бог, уважаю, но уж кто из приказчиков выбился, а делает вид, будто весь век в хоромах жил, тот без хором не успокоится. Такой и покойный Бронич был. Суетные оба не в меру, и девочка этим воздухом дышала. Богатство и роскошь — вот что всегда их привлекало. Игнаций их с этой стороны не знает, да и вы тоже. Вот она, — кивнул он на дочь, — если даст слово — на чердаке будет жить. А там ни за что нельзя поручиться.
— Да, я их знаю мало, — сказал Поланецкий, — говорят про них разное, а мне важно было бы разобраться в них ради Игнация.
— Разобраться в них? Я вот давно их знаю, а тоже не больно-то разобрался. По словам самой старухи, святые, достойнейшие женщины! А уж благочестивые — у-у! Хоть при жизни к лику святых причисляй!.. Но дело-то видите ли какое: иные женщины в сердце бога носят и заветы веры, а иные — им же несть числа — из религии спорт, что ли, делают. Вот оно как!
— Это вы очень верно подметили, — засмеялся Поланецкий.
— А что? Разве не так? — спросил Завиловский. — Я всякое в жизни повидал… Но вернемся к делу. Так можете вы мне какое-нибудь средство посоветовать, чтобы убедить этого дикаря взять деньги, или не можете?
— Нужно пораскинуть мозгами, пока ничего на ум не приходит.
Тут Елена, которая, сидя в стороне, молча вышивала по канве, будто и не слыша разговора, подняла свои холодные стальные глаза и сказала:
— Есть очень простой способ.
Старик взглянул на нее.
— Ого, уже и нашла! Что же это за способ?
— Положите в банк капитал на имя его отца.
— Уж лучше бы ты помалкивала. Я уже и так сделал для его отца предостаточно, хотя и видеть его было тошно, а сейчас для Игнация хочу, а не для него.
— Да, но если проценты с этого капитала до конца жизни обеспечат его отца. Игнаций сможет располагать деньгами, оставленными матерью.
— А ведь верно, ей-богу, верно! — изумился старик — Вот глядите: мы с вами головы ломали, а она — нашла. Ей-богу, верно!