Геологическая поэма
Шрифт:
— Да, нет правил без исключений, — подхватил он и сделал шаг к столу, говоря — Вот, может быть, одно из таких исключений…
Упрямо игнорируя встревоженный взгляд главного геолога, он потянулся было к полевой сумке, где лежала загодя приготовленная геологическая карта, очень четко вычерченная и раскрашенная, но тут приглушенно звякнул телефон, и Валентину волей-неволей пришлось умолкнуть.
— Извините, — Стрелецкий поднял трубку. — Да, это я… Спасибо… Значит, машина вот-вот будет? Что ж, в та ком случае сейчас же и выходим.
Он дал отбой и, повернувшись к Валентину, сокрушенно развел руками:
— Вот видите, не получается у нас с вами разговор — люди ждут…
— Тогда, может быть, завтра? — все еще
— Увы, утром улетаю… уже и билет в кармане. Но вы не огорчайтесь, — поспешил успокоить Стрелецкий, — Если что-то не клеится, почаще советуйтесь с товарищами. Коллектив у вас в управлении сильный, так что добрый совет и помощь вам всегда обеспечены. Не так ли? — отнесся он к главному геологу и стал надевать пиджак.
— Ну разумеется, разумеется, — живо поднимаясь, с явным облегчением отозвался главный. — Надеюсь, мы не опаздываем…
Это был нокаут. Валентин безвольно шагнул к выходу. Уже взявшись за ручку, он вдруг поймал взглядом торчащий в двери ключ с привешенной к нему громадной деревянной грушей, этим гениальным изобретением, гарантирующим от забывчивости отдельных рассеянных граждан, могущих этот самый ключ унести с собой. Еще не отдавая отчета в своих дальнейших действиях, он взялся за ключ и машинально задержал на нем руку. Перед глазами, словно в немом кино, бесшумно воздвиглась сизая от каменных россыпей, истекающая каменными реками-курумами, утыканная редкими выморочными деревьями безрадостная, тоскливая громада Учумух-Кавоктинского водораздела; затем, как это не раз было в снах, что-то неуловимо изменилось, и та же картина предстала в вертикальном срезе, обнажающем почти полукилометровую толщу протерозойских гнейсов [8] глухого подземного цвета, смятых в прихотливые, художественно-изысканные складки, обведенные мертвенно-белыми извивами кварцевых жил; а под ней, под чудовищным гнетом этой толщи, тускло мерцал и переливался огненной побежалостью мощный, сложенный пентландитом, халькопиритом и пирротином — этой классической триадой минералов мировых месторождений никеля — пласт сплошных руд, срезанный сверху, но полого и уверенно уходящий вниз, на еще большие глубины. Цветное и необыкновенно реальное видение держалось лишь долю секунды, но этого было достаточно. «Нет уж, дядя, дудки!»— вмиг ожесточился Валентин. Замедленно, уже не по своей воле, а повинуясь какому-то отчаянному вдохновению, что ли, он осторожно повернул ключ, вынул его, положил в карман и, пройдя мимо ничего пока не понявших Стрелецкого и главного, стал у окна.
8
Протерозойские гнейсы — полосчатые горные породы, образовавшиеся около 2 млрд. лет назад. Протерозой — эра «первичной жизни», одна из древнейших в геологической истории.
Стрелецкий беззаботным шагом приблизился к двери, дернул ее, покрутил вверх-вниз ручку, опять дернул. Тщетно.
— Странно… — пробормотал он, снова делая безуспешную попытку открыть дверь, помедлил и с несколько растерянным видом обернулся к Валентину. — Простите, но мне почему-то показалось, что вы… э-э… заперли дверь…
— Нет, вам не показалось, — Валентин постарался изобразить самую что ни на есть доброжелательную и безмятежную улыбку. — Я действительно сделал это.
Последовала немая сцена. Стрелецкий недоуменно воззрился на главного, а тот в свою очередь — на него.
— Э-э… вы что-нибудь понимаете? — проговорил наконец Стрелецкий, пожимая плечами.
— Да нет, Андрей Николаевич, — отвечал главный с нервным смешком, но взгляд, который он метнул на Валентина, был крайне свиреп. — Объясни-ка, дружище, что означают эти неумные шутки, а?
— Это не шутки, — Валентин
— Ах вон оно что! — озадаченно проговорил главный и посмотрел на Стрелецкого, словно бы говоря: «Ну, что вы на это скажете?»
Стрелецкий отстраненно молчал. Мол, разбирайтесь сами, уважаемые хозяева. С величественно вскинутой головой и презрительно надломленной бровью, он являл собой, так сказать, экстракт оскорбленного достоинства.
Главный, о котором Валентину доводилось слышать, что мужик он неторопливый, но иногда крут и вспыльчив, только теперь, кажется, начал в полной мере осознавать всю возмутительную и, пожалуй, даже скандальную сущность происходящего.
— Валентин Данилович, вы что — пьяны? — рявкнул он, багровея, и властным жестом протянул руку. — Давайте сюда ключ и убирайтесь к чертовой матери!
Валентин все с той же застывшей на лице улыбкой отрицательно покачал головой:
— Извините, но я вас отсюда не выпущу, пока вы не выслушаете меня.
— Та-ак, — главный зловеще сузил глаза и вдруг шагнул к телефону. — Сейчас свяжусь с администратором — пусть вызывает милицию!
— Минуточку! — встрепенулся Стрелецкий и с недобрым интересом оглядел Валентина. — Не стоит горячиться. Этот молодой нахал ведет беспроигрышную игру: призвав э-э… представителей закона, мы с вами рискуем оказаться в крайне неловком положении. Судите сами: два солидных, занимающих ответственные посты геолога сдают в милицию своего младшего коллегу, и за что? За то, что он специально явился из тайги с каким-то там делом, пусть даже вздорным, но которое ему самому представляется чрезвычайно важным и не терпящим отлагательства. Правда, ведет он себя при этом не лучшим образом, однако, уверяю вас, все ваши истинные полевые геологи его оправдают, а вот нас с вами предадут анафеме. Нет-нет, воля ваша, но я в такие игры не играю…
Стрелецкий говорил с желчной ехидцей, не особенно дружелюбно, но уже явно, хоть и с неохотой, примиряясь с необходимостью уделить какое-то время «молодому нахалу».
— Вы полагаете? — с неудовольствием пробурчал главный. — Что ж, желание гостя — закон.
И он отошел к дальнему окну, всем своим видом давая понять, что не намерен поощрять явное безобразие и хулиганство.
Валентин мигом извлек из сумки геологическую карту и одним движением развернул ее.
— Вот, взгляните…
Дважды просить не пришлось — нет геолога, от зеленого молодого специалиста и до академика включительно, который отказался бы посмотреть карту, только что привезенную с поля.
Пока Стрелецкий, со скептической усмешкой склонясь над картой, вникал в суть изображенного, не выдержал и главный — как бы нехотя приблизился, глянул искоса раз, другой, заинтересовался и уже с растущим вниманием тоже стал разглядывать карту. Валентин тайком перевел дыхание. Так или иначе, но инициативой сейчас владел он, однако самое-то главное еще только начиналось.
— Масштаб, как я понимаю, стотысячный? — поинтересовался главный, не поднимая головы.
— Да, — Валентин внутренне весь подобрался, и речь его невольно стала лаконичной. — На стотысячной топооснове.
— Ясно…
Вопрос этот, чисто, впрочем, риторический, оказался единственным — ничего больше объяснять не потребовалось. И Стрелецкий, и главный были достаточно опытными специалистами, чтобы очень скоро выжать из карты все, что можно. Профессор раза два хмыкнул и наконец коротко, желчно рассмеялся, стуча пальцем по карте:
— Нет, вы только посмотрите, что этот гусар делает!.. Они, словно сговорившись, враз выпрямились, посмотрели друг на друга, затем оба уставились на Валентина. А он поспешил с объяснениями и, поскольку не знал, с каким искушенно-ядовитым собеседником свела его судьба, сразу допустил досадный промах, начав так: